Григорий Боровиков - В хвойном море [Рассказы]

— Будет хвастать-то!

— А что, неправду говорю?

— Правду. Давайте отдохнем.

Не проходит и минуты, как из-под куста слышится дружный храп. Спят они крепко, раскинув руки и ноги, над раскрытыми ртами их вьются мухи, ползают по лицу.

А солнце тем временем опускается ниже, тень от куста делается длиннее, воздух понемногу остывает, и лягушки неуверенно начинают пробовать свои голоса.

Просыпаются охотники потные, с отекшими глазами, растирают онемевшие руки, выпивают по бутылке пива.

— Пора! — говорит Саша, поглядывая на запад, где солнце мигает напоследок, перед тем как утонуть в туманной лиловой дали.

Они опоясываются патронташами, вынимают из чехлов ружья. Пока Саша запирает и проверяет дверцы машины, Говорухин прицепляет к поясу нож в кожаных ножнах.

Внезапно слышится треск мотоцикла. Все ближе, ближе, вот он останавливается, глохнет — и доносятся неясные человеческие голоса.

— Принесло! — злится Говорухин, еле поспевая за Сашей.

Болото было большое, мелководное, травянистое, с изорванными низкими берегами, поросшими лозняком. Трава над водой шевелилась, из нее доносилось утиное кряканье, Саша бросил в болото палку, но утки не вылетели.

— Топтать! — сказал он и шагнул в прибрежную заросль. — Идите на те кустики…

Говорухин полез в болото, ноги провалились в вязкое дно, запутались в зарослях.

Вдруг его оглушило шумом, плеском, обдало брызгами, и прежде чем он успел что-нибудь сообразить, пара кряковых, со свистом рассекая крыльями воздух, взмыла над камышом. Рядом грохнул выстрел, одна утка как-то неловко повалилась на крыло, судорожно пробуя удержаться в воздухе, потом камнем шлепнулась в воду. «Везет Сашке», — подумал Говорухин и, взяв на изготовку ружье, пошел, с трудом вытаскивая из тины ноги.

Утки теперь поднимались из травы часто, шарахались из стороны в сторону, летали кругами над болотом и с лету плюхались в густые травянистые заросли. Все чаще слышались выстрелы со всех сторон, и Говорухин понял, что охотников понаехало. Покой болот был потревожен, утки метались, перелетая с места на место, попадая под выстрелы.

Говорухин уже не один раз вскидывал ружье и стрелял поочередно из обоих стволов. Но… то ли дробь не доставала дичь, то ли он промахивался, только ни одной утки он не добыл. Потный, весь облепленный комарами и оводами, он все больше нервничал, торопился и мазал.

Тогда он решил отдохнуть, успокоиться и остановился под ивой, росшей на болотной кочке, осмотрелся. Насколько видели его глаза, всюду было болото с плешинками воды в траве, с редкими кустами ивняка, кулигами камыша. Пальба усиливалась. Везде в этих труднопроходимых топях скрывались охотники. Не видно стало и Сашу.

Но вот солнце село, и утки потянули на болото с полей, с дневной кормежки.

— Валом валит, — зашептал Говорухи», поглубже прячась под ветви ивы.

И тут ему подвалило охотничье счастье. Прямо перед ним, совсем недалеко, опустилась на воду стая чирков и серых уток. Дрожа от волнения, не помня себя, Говорухин жахнул дублетом, не целясь, и когда стая улетела, увидел: одна утка лежала неподвижно. И опять Говорухина бросило в дрожь и в жар. Сильно ботая, он поспешил за птицей, потом привязывал ее к ременной петле-удавке на поясе, еще теплую, с шелковисто гладкими перьями, с полуоткрытыми помутневшими глазами. Тихо шептал:

— Ну вот… почин сделан.

Было уже темно, лёт почти прекратился, редко слышались выстрелы, и откуда-то из болота Саша окликал Говорухина.

— Я тут, — отозвался он.

Перекликаясь, они сошлись, потом стали выбираться к машине.

— Ого! — удивился Говорухин связке дичи на поясе Саши. — А у меня только пяток.

— Видел, Павел Елизарыч, как вы отпугивали уток.

— Чем же это отпугивал?

— Застрелите утку и топаете за ней… Ну как мальчишка. Утки видят и не садятся около вас. Убитых подобрать всегда успеете.

— Мда-а, — тянет Говорухин. — Волненье, страсть… где тут утерпеть… Э-эх! Хор-ро-шо-о! Сейчас закусим, а то промялись.

— Налаживайте костер да воды принесите… только без ряски, чистой…

Пока Говорухин разжигал костер да ходил за водой, Саша обделал крякушу на шулюм — охотничий суп с пшеном, картошкой и луком. Потом они стали потрошить и подсаливать дичь.

— Сколько раз учить! — Саша вырывает из рук Говорухина утиную тушку, показывает, как надо делать.

— А что я, хуже твоего делаю?

— Хуже. Только портите.

— Ты просто придираешься.