Григорий Боровиков - В хвойном море [Рассказы]

Рада бросала дельфинам яблоки и кричала с детским восторгом:

— Какая скорость, Сережа, ты видишь? Дай чего-нибудь еще.

— Да ты уже побросала весь наш завтрак.

— Давай! С голоду не умрем.

Когда дельфины исчезли, Раде стало скучно. Сидеть не хотелось, а ходить негде — палуба маленькая.

Но вот в шумной группе молодежи раздался повелительный голос:

— Внимание, мальчики и девочки! — Высокий мужчина, порядочно увядший, поправил длинноволосую прическу, стараясь прикрыть просвечивающую макушку. — Споем! — Он вытащил из портфеля картонку с крупно написанными словами песни, кивнул баянисту, и тот заиграл. Пропев первый куплет, мужчина передохнул: — Запомнили мотив? Теперь пойте вместе со мной.

Рада шепнула Сергею:

— Затейник, наверное, из какого-то санатория. Вон как притопывает под баян, поет старательно, а в глазах непролазная скука.

— Такая работа, — сказал Сергей

— Что заставило его идти на такую работу? Лучше бы камни ворочал.

— Кому что нравится, не надо осуждать, Рада.

Прогулка на пароходе возбудила Раду. Ей не хотелось сидеть вечером дома, и она потащила Сергея на танцы, на турбазу. Надела расклешенные брюки, выпустила из-под безрукавной легкой блузки на грудь подвеску— чеканку на тоненькой золотой цепочке, удлинила черным карандашом глаза, накрасила синим верхние веки, повертелась перед мужем.

— Ну, как?

— По моде.

— Что и требовалось доказать, — Рада удовлетворенно рассмеялась. — Дай поправлю тебе галстук. Какой-то ты у меня не фасонистый, а я хочу, чтобы все видели тебя в ажуре: шик, блеск, элегант. По тому, как выглядит муж, судят о жене.

— Ты и так за мной следишь, хожу наглаженный, вычищенный, того и гляди, сороки унесут.

И Сергей нежно поцеловал Раду,

8

Турбаза принимала гостей на танцы из всех санаториев и домов отдыха. Тут было тесно и шумно. Магнитофон работал без отдыха, и танцующие пары, не уместившись на деревянном настиле, уплывали в аллеи.

Сергей и Рада потанцевали и только сели на скамью, как к ним подошел мужчина:

— Добрый вечер! Не узнаете?

Затейника с парохода узнали.

— Разрешите пригласить, — мужчина протянул руку Раде.

Плавно струилась неторопливая мелодия, и голос Эдиты Пьехи звучал с нежной грустью: «Только песня остается с человеком, песня не расстанется с тобой».

Вдруг все звуки перебил крик.

Сергей узнал голос жены, и бросился на крик.

В полутемной аллее, окруженные любопытными, стояли затейник и Рада. Затейник что-то бормотал, а Рада норовила ударить его по лицу, но никак не могла дотянуться.

Сергей прорвался через толпу, взял ее за руку:

— Что случилось?

— Дай ему в морду!

— Пойдем отсюда.

Под хихиканье и смешок толпы Сергей увел Раду с турбазы. Возбужденная и растерянная, она зло говорила:

— Ты трус! Почему ты не дал ему в морду?

— Что ты говоришь? Как это можно драться!

— А спускать нахальство всякому шалыгану можно?

— Да что случилось-то?

— Что, что? Сам понимать должен. Поцеловал он меня.

— Конечно, он нахал. Но драться я не могу. Ты уж прости меня.

— Какой ты несовременный, какой тюха!

Рада заплакала. Тихо заплакала, надолго. Плечи ее содрогались, и дрожь передавалась Сергею. Он и сам готов был заплакать от обиды за жену. Злился на себя: «Почему я такой? Ведь не трус же я. И сила есть. А драться противно».

9

После того вечера Рада стала малоразговорчивой. Никуда ее не тянуло, не ходила даже на пляж. Сидела на террасе, вязала что-то на спицах. Сергей ловил грустнозадумчивый взгляд ее, но не тревожил расспросами.

Рада сама открылась:

— Сережа, я, кажется, разочаровалась в тебе. Ты не мог заступиться за меня.

— Если бы тебе угрожала опасность, я заступился бы.

— Обязательно опасность? Это если бы меня ножом пырнули? Да? Ножом в живот? Эх ты!

— Нельзя же было устраивать скандал. Я проявил выдержку, и мы ушли без скандала.

— Выдержка! — Рада горько усмехнулась. — Ты готов застегнуть меня на все пуговицы наподобие себя. А я не хочу, не хочу!

Горячие глаза ее смотрели на Сергея с таким презрением, что он отвернулся и произнес с подчеркнутым равнодушием:

— Ну, и живи расстегнутой.

Они опять надолго замолчали. Потом он сказал, придавая голосу нежность:

— Наверное; у нас с тобой несовместимость… Характеров, понятий, вкусов, душ… Или просто мы не подготовлены к семейной жизни. — Он помолчал, расхаживая по комнате, потом голос его взорвался на высоких нотах: — Но я ведь люблю тебя!