Алексей Кулаковский: Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Подержи, — обернулся он к Еве. — Кажется, у меня были спички, вместо сдачи в магазине дали.

Развернутый листок так и оставался потом в Евиных руках — она держала его перед глазами Высоцкого, а тот подсвечивал спичками и вслух читал. Слова и строки разбирались без запинок, голос звучал ровно и спокойно. Это радовало Еву, и все же в отдельные моменты появлялось желание поднести к этому творению спичку, и пускай оно займется пламенем и осядет на землю серым пеплом.

— Отдай его редактору! — сказал Высоцкий, как только дочитал последнюю строчку.

— Вот я и хотела посоветоваться… — нерешительно и растерянно проговорила Ева. — Мне трудно было решить самой… И за вас тревожусь, и…

— Никакой тревоги! — повторил Высоцкий. — Отдай. Когда я шел сюда на работу, то знал, что такие вещи могут происходить. Твоя хозяйка тоже поглядывала на меня косо… Помнишь, в твоей комнатушке? Ничего не говорила тебе?

— Сказала, что, по-видимому, обозналась.

— А ты что?

— А я сказала, как было.

— И ты думаешь, что она поверила? Могла и не поверить, как и эта, что пишет, — почерк женский… Многим теперь трудно представить, как все это было. Некоторые молодые не верят даже явному героизму. В этом видится мне сложность нашего времени и известные просчеты в воспитании.

Ева положила письмо в сумку, открыто и ласково взяла Леонида под руку, и они пошли дальше.

— А ты веришь мне? — вдруг спросил Высоцкий. — Твердо, непоколебимо… Веришь?

— Больше, чем самой себе, — как-то очень просто и потому убежденно ответила Ева. — Неужели вы сомневались?

— Нет. Я так и думал. Совесть моя чиста, потому все остальное мало волнует. Пускай Пласкович напечатает это письмо. Видно, уж такая моя послевоенная доля, и я с ней справлюсь.

— Я буду переживать, если что-нибудь случится из-за этой анонимки, — тревожным шепотом пожаловалась Ева. — Каждый день теперь буду неспокойна.

— Не думай ничего плохого, — с теплой лаской успокаивал ее Высоцкий. — Что может теперь случиться? Не те времена. А на клевету мы всегда сумеем ответить.

…Неподалеку от отцовской хаты остановились. Оба какое-то время молчали, стоя друг против друга. Потом Леонид повернулся в сторону города и оглянулся назад… А может, Еве только показалось, что он оглянулся… И представилось, что вот скоро они пойдут, она останется в Голубовке, а он зашагает домой один. Всю дорогу будет думать о какой-то анонимке… Всю дорогу будет бороться с предчувствием чего-то недоброго, злого. Не привыкать ему к разным поворотам судьбы и хватит силы, чтобы выстоять, но каждому бывает трудно идти против напористого ветра, да еще если дорога длинная, не гладкая… Кому он расскажет о том, о чем сегодня прочитал, с кем поделится своими мыслями, переживаниями, а может даже и муками?..

Возможно, что с того времени, как вернулся к активной жизни, впервые так остро почувствовал в сердце застарелую боль… Впервые тронул зарубцевавшуюся рану.

…Ева несмело взяла его под локоть, будто желая повернуть лицом к Арабинке, потом прижалась подбородком к плечу и тихо сказала:

— Я останусь сегодня с тобой… Хорошо?

Застекленная вывеска городского кинотеатра была уже запорошена по краям снегом. Белела и главная улица и площадь около театра. На площади оставалось много мужских и женских следов — люди собирались на партийную конференцию строительного треста.

Жемчужный, как бывший работник районного масштаба, постарался организовать тут все так, чтоб выглядело солидно и по-деловому торжественно. В фойе рядком, с определенными промежутками, были размещены столики, накрытые красным полотнищем. За столиками сидели секретари, преимущественно модные девушки, «мобилизованные» из разных приемных. Они регистрировали каждого делегата. В зале все было подготовлено и приспособлено к знаменательному дню: на стенах висели свежие диаграммы и призывы, от них еще пахло краской. Над сценой краснело широкое полотнище. Сбоку от сцены стояли два стола для стенографисток, но поскольку их еще ее было, то места занимали протоколисты с набором заостренных карандашей и стопками бумаги.

Пока продолжался доклад, они немного скучали, а один пожилой мужчина чуть не заснул над столом — видимо, не раз уже читал этот доклад, а может, сам и готовил его. Когда же начались прения и делегаты выступали без готовых текстов, секретарям уже было что делать.

Сам готовил Жемчужный отчетный доклад или не сам — это уж ему лучше знать, а ради справедливости надо сказать, что слушался он легко и приятно. Ничего нигде не выпирало и не резало уха. Примеры, как положительные, так и отрицательные, были подобраны живые, рассчитанные на определенные эмоции и правильное восприятие. Если же еще учесть и способности Вячеслава Юлиановича как оратора, его приятный голос, то смело можно было сказать, что конференция проходила на должном уровне.