Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

И действительно, все шло хорошо и гладко до обсуждения кандидатур в состав нового бюро. Второй или третьей была названа кандидатура Высоцкого, хоть сам он этого не ждал: на все выборные и ответственные места выдвигали, как правило, директора треста, а не главного инженера. Подошла очередь обсуждения, и Леонид Александрович отвел свою кандидатуру, сославшись на то, что не имеет опыта партийной работы. В зале многие несогласно зашумели, посыпались предложения поставить отвод на голосование.

Председатель конференции, заместитель секретаря парткома, выполнил просьбу делегатов конференции. За предложение Высоцкого поднялось в зале всего две-три руки, а против проголосовали почти все. Кандидатура Высоцкого была оставлена в списке для тайного голосования.

Председатель конференции, человек немного близорукий, поднес список к очкам, чтоб прочитать следующую фамилию, и в этот момент из средних рядов послышался звонкий женский голос. Все сидящие впереди оглянулись, задние — приподнялись.

— Прошу слова! — повторила женщина, видно не рассчитывая, что ее услышали в президиуме.

— Пожалуйста! — разрешил председатель и положил список на стол. — Вы по кандидатуре? Просим сюда, на трибуну.

— Я отсюда, — возразила женщина, но несколько голосов единодушно потребовали, чтоб отвод делался с трибуны, на виду у всех.

Высоцкий не узнал по голосу, кто просил слова, а поворачиваться назад не решился, да и не хотел. И только уже когда женщина шла на трибуну, вспомнил ту, которая подходила как-то к городскому фонтану и позднее несколько раз попадалась на глаза — Аленкину мать.

— У нее же ног нет… — послышался шепот за спиной Высоцкого.

— Ничего, была бы голова…

— А идет ровно. Видишь?

Женщина легко поднялась на сцену, взялась обеими руками за край трибуны и закраснелась от растерянности. Видимо, с места ей действительно легче было б говорить.

— Я не делегатка, — повернувшись к президиуму, заговорила женщина. — Но как коммунист, которому разрешили тут присутствовать, хочу высказать то, что меня тревожит.

— В зал говорите! В зал! — попросил председатель.

Женщина как-то неуклюже наклонилась, потом выпрямилась и начала с отчаянием смотреть в какую-то далекую точку в самом конце зала. Высоцкий хотел уловить ее взгляд, да так и не смог.

— Я уже давно тут, — начала женщина. — Работаю в школе рабочей молодежи. Как бывшая разведчица, почти каждый раз вздрагиваю, когда встречаю бывшего полицая. Не часто это бывает, но все же бывает: тут у нас несколько таких. Ну-у… кто был виноват, тот отбыл свое… Кто силой был принужден… Каждый имеет право на труд и пускай себе трудится, скажем, на шахтах или на строительных работах. Но ежели такой человек находится на ответственной работе… Да еще если его кандидатуру предлагают в партком…

«Вот кто писал анонимку», — подумал Высоцкий и почти содрогнулся от мысли, что придется выступать, давать объяснения. Больше всего на свете не любил оправдываться.

— Вы, конечно, догадываетесь о ком идет речь. Я ничего не имею против товарища Высоцкого — все говорят, что он хороший человек и способный инженер. Может, я в чем и ошибаюсь, но когда увижу его, то мне вспоминается полицай с автоматом возле еврейского гетто. Писала я об этом в многотиражку, но никаких перемен не произошло. И вот решила сегодня… Просто чтоб выяснить… Пускай товарищ Высоцкий расскажет о себе.

Она сходила с трибуны не спеша, с излишней осторожностью поглядывая на ступеньки. В зале стояла такая тишина, какой, вероятно, уже давно тут не было.

Высоцкий встал, но не подавал голоса, так как в президиуме тоже все молчали, а председатель стал очень уж старательно протирать очки.

— Разрешите? — сказал наконец Леонид Александрович и поднял руку.

Председатель конференции замахал очками в знак согласия. Но в это время встал со своего места в президиуме Жемчужный и кивнул Высоцкому, чтоб тот подождал.

— Я прошу, товарищи… — обратился он сначала к президиуму, а потом ко всем присутствующим. — Прошу вас дать сначала несколько слов мне, а тогда если потребуется, выступит и Леонид Александрович.

Председатель конференции, оживившись, энергично оперся руками на стол, громко спросил у делегатов:

— Как, товарищи? Дадим?

Поддержка была единодушной — вероятно, каждый в зале хотел, чтоб скорее тут все прояснилось.

Вячеслав Юлианович, обычно красноречивый и обаятельный на трибуне, на этот раз будто не находил первого слова, не мог собраться с мыслями. С минуту стоял на сцене молча, бледнел, краснел, растерянно и виновато посматривал на Высоцкого. И все же когда начал говорить, то натренированный голос прозвучал уверенно и отчетливо.