Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Разрешите мне! — выкрикнул инженер Кожушко и поднял руку. — Я считаю, — проговорил он, засветив над всеми лоснящейся головой, — что Евмен Захарович правильно сказал, и я присоединяюсь к его выступлению.

— Тогда что же? — неуверенно обратился ко всем председатель. — Может, приступим к голосованию? — И та невольная надежда, что еще совсем недавно владела его мыслями, вдруг начала удаляться и трепетать где-то вдалеке, в тумане.

— Прошу мне дать слово! — уже почти неожиданно донесся незнакомый голос. Председатель быстро среагировал, повернул туда голову. В одном из средних рядов стоял Виктор Брановец и ждал разрешения.

— Пожалуйста! — поспешно согласился председатель.

Виктор без нервозности и спешки вышел из своего ряда и красивой, легкой походкой направился к трибуне. Там сначала никак не мог найти место рукам, раза два кашлянул, а потом заговорил приятным, низкого тембра, голосом:

— Я недавно в партии… И вообще… как говорится, только начинаю разбираться, что к чему… Вячеслава Юлиановича уважаю за его простоту, за товарищество… Но не могу понять, как это он в свое время не мог сказать чистую правду? Он же знал, что в его руках были тогда правдивые факты в отношении товарища Высоцкого. Знал и молчал: выходит, врал самому себе и людям… Наша бригада еще не коммунистическая, мы только боремся за это звание. Но если б кто из нас покривил душой перед коллективом, перед своими товарищами, друзьями, мы б этого не потерпели. Мне кажется, что каждый советский человек жизни своей не должен жалеть за нашу правду, коммунистическую! А что касается… тут намекали на войну, на время… То мы уже и так много чего списали. Наша правда… она и тогда оставалась правдой… И люди были правдивыми. За эту правду кровь проливали, гибли… отцы наши, матери… Разве можно забыть об этом?

Виктор отвел глаза от всех, смотревших на него из зала, и стал как-то напряженно и молчаливо вглядываться в окно. Смотрел и молчал. Возможно, это от неловкости за свою взволнованность, а может от желания и отсюда увидеть заветный памятник — окно выходило на южную сторону…

— Вот что я хотел сказать, — заключил он и, будто случайно прикрыв ладонью лицо, пошел в зал на свое место.

— Кто еще, товарищи? — видимо не желая задерживать внимания на выступлении Брановца, спросил председатель конференции. Сам он мог бы и поспорить с молодым человеком, однако считал более уместным втягивать в спор других. Сохраняя доброе чувство к Жемчужному, он понимал, что надо было б выступить еще хоть одному делегату, чтоб сгладить слова Виктора. Но почему-то больше никто не поднимал руки и не просил слова.

— Будем голосовать? — вынужден был спросить председатель.

В перерыве перед тайным голосованием Вячеслав Юлианович нашел в фойе Высоцкого и дружески взял его под руку. Они вышли в прохладный вестибюль театра и остановились у окна, в стороне от курящих.

— Ну, что ты теперь скажешь? — приглушенно, будто не своим голосом, спросил Жемчужный.

Высоцкий молчал, поглядывая в окно.

— Я сам себе не мог признаться, — продолжал Вячеслав Юлианович. — Иной раз мне казалось, что это не со мной так вышло, а с другим человеком, очень далеким мне и чужим. Были моменты, что начинал верить в свою невиновность. И тебе однажды об этом говорил. А потом еще больше мучился… Особенно когда чаще стал видеть тебя… И вот сегодня…

— Мне кажется, что самое важное произошло именно сегодня, — заметил Высоцкий.

Потом они вместе получали бюллетени, вместе голосовали. Леонид Александрович услышал, как Жемчужный тяжело вздохнул, не увидев в бюллетене своем фамилии. Сколько ни бывало выборов и перевыборов в партийных организациях, где работал Вячеслав Юлианович, он всегда баллотировался. За все послевоенные годы впервые был отпечатан выборный бюллетень без его фамилии.

Высоцкий смотрел на свою фамилию в бюллетене непривычным и немного удивленным взглядом: его фамилия была вставлена сюда впервые. Намеревался черкнуть по ней вечным пером авторучки, но нерешительно отвел руку: при обсуждении не возражал, так зачем же противиться теперь? Представилось, как будут вычеркивать его фамилию другие делегаты: она стоит второй сверху. И будто бы не просто, как все, стоит, а выпирает, так и просится, чтоб ее зачеркнули… Результатов голосования Высоцкий ждал с тревогой, а Жемчужный сидел рядом, ко всему будто безразличный и хмурый. И все же, когда было объявлено, что Высоцкий прошел единогласно, бывший парторг встрепенулся, схватил Леонида за руку и пожал ее сильно и искренне.