Варткес Тевекелян - Ночное приключение

Владимир Терентьевич Сердюк, советский специалист, приехавший в город Лейпциг в командировку, целый день бродил по цехам огромной меховой фабрики и возвратился в единственно уцелевшую гостиницу «Интурист» довольно поздно.

Сердюк сидел некоторое время за письменным столом, пытаясь систематизировать записи, сделанные днем, но усталость давала себя чувствовать, строчки в блокноте прыгали, слипались глаза – хотелось спать. Он отложил свои записи, сладко зевая, встал, медленно разделся и лег на широкую двуспальную кровать красного дерева. Владимир Терентьевич зажег электрическую лампочку над изголовьем, по привычке взял книгу и попробовал почитать.

Раздался робкий стук в дверь. Сердюк никого не ждал, тем более в такой поздний час. Он подумал, что, видимо, ошиблись номером, но все же отложил книгу и, крикнув: «Сейчас», – надел домашние туфли и в одной пижаме пошел открывать. У порога стоял незнакомый человек средних лет в хорошо сшитом костюме.

– Извините меня великодушно за такое позднее вторжение, – на хорошем русском языке сказал незнакомец и приподнял шляпу. – Я только что узнал, что вы приехали с Украины, не выдержал и прямо направился к вам. Очень хочется знать, что делается там, у нас дома. Тоска по родине, ничего не поделаешь.

– Заходите, – пригласил Сердюк, внимательно оглядывая незнакомца.

Был он коренаст и довольно упитан, на лице – слабые оспины, маленькие бегающие глаза казались добродушными. Когда гость уселся, Владимир Терентьевич, извинившись, что он в пижаме, опустился на край кровати напротив незнакомца и спросил:

– Выходит, вы тоже с Украины? Земляк, значит?

– Самый что ни есть натуральный, из Запорожья. Мои предки жили в казацкой вольнице – в Сечи, с татарами бились. Видимо, по этой самой причине родители нарекли меня Тарасом, в честь Тараса Бульбы. Полностью Тарас Иванович Терещенко, – представился он.

– Очень приятно. – Сердюк слегка поклонился. Ему хотелось знать, каким образом потомок вольных казаков очутился в этих краях? Он помедлил с вопросом и все же спросил:

– Длинная и неприятная история, даже вспоминать не хочется. – Тарас Иванович вздохнул, повесил голову и молчал, как бы собираясь с мыслями. – Дело было так. В тысяча девятьсот сорок втором году попал в окружение, несколько раз пытался добраться до своих, но не смог, фронт откатился далеко. Я переоделся в гражданскую одежду, достал документы, подтверждающие, что я инвалид труда, вернулся на родину и открыл небольшую слесарную мастерскую. Чинил примуса, керосинки, лудил, паял кастрюли и сковородки, мастерил зажигалки – зарабатывал на жизнь и вел себя тише воды ниже травы. Не помогло. Во время очередной облавы фашисты сцапали меня. Угнали в Германию. Сперва работал на ферме вдовы-полковничихи. Тяжело было, кормили скудно, а работать приходилось от зари до зари. Только я приглянулся хозяйке и вскоре добрался до ее спальни. Она дала мне охотничью куртку полковника, его сапоги на толстой подошве, суконные брюки и поставила над другими, вроде управляющего. Говорят, завистники водятся даже в аду. Нашлись они и среди наших рабочих. Кто-то донес местным властям, что полковничиха сожительствует с русским. Фашистский фюрер нашего района установил за нами слежку, и вскоре факты подтвердились. Меня арестовали и отправили в Рурскую область, добывать уголь для великой Германии. Как я узнал, сидя в камере, хозяйка отделалась легким испугом и лишилась двух свиней и двадцати бутылок рейнского вина.

Началась каторга: двенадцать часов под землей, под наблюдением надсмотрщиков, за малейшую провинность – побои. Кормили баландой да гнилой картошкой. Я отощал, еще немного – и протянул бы ноги, но, на счастье, подоспели американцы. Они уговаривали нас – русских, украинцев, белорусов – остаться в американской зоне, сулили златые горы и пугали: вернетесь, мол, до-мох! – угодите в Сибирь-матушку, большевики пленных не милуют. Я все же решился, добрался до своих в Берлин и явился в военную комендатуру. Там со мной побеседовали и направили в распоряжение здешней комендатуры. Ведь я на шахтах немецкий здорово выучил.

– Но потом вы же ведь могли вернуться домой? – удивился Сердюк.

– Конечно, мог, но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают. Здесь я сошелся с одной молоденькой немочкой. Появился ребенок. Я привязался к мальчишке и, чтобы не потерять его, оформил брак по советским законам. Вскоре родился второй. Я хочу ехать домой, а супружница ни в какую. Языка вашего, говорит, не знаю, к тому же ходят слухи, что к немкам у вас относятся без восторга. Не поеду, и только…