Лев Правдин - Зал ожидания

Стала надевать комбинезон — запуталась в брючинах, это еще больше разозлило ее. Глядя на Анютины смуглые неги, прессовщица жалостно вздохнула:

— Ладная ты женщина, Анюта. И чего это мужики…

— Не причитай, — оборвала ее Анюта. — Много вам от мужиков радости?

И, на ходу застегивая пуговицы, двинулась в душевую — большая, решительная.

В кабинке под перекрытым душем, присев на корточки, слесарь Дунин ловил в ладони редкие капли, срывающиеся с дырчатой воронки под потолком. Сидел он в полном рабочем обмундировании, и вид у него был до того отрешенный, что снова напомнил Анюте того, который пересчитывал медяки.

— Да что ж ты делаешь-то, паразит! — с отчаянием выкрикнула она и за волосы, как репку, выхватила Дунина и, как репку же, сунула его хмельную голову под кран умывальника.

Ничего еще Дунин не успел понять, как сильная холодная струя ударила в затылок. Взвыл он дурным голосом и захлебнулся, забился, хотел вырваться, но страшная сила сковала его тело. Ему показалось, будто он тонет, идет ко дну, и это было до того ужасно, что Дунин вдруг отрезвел.

— Пусти! — удалось ему провыть сквозь воду. — Все…

И в ответ услыхал:

— Не булькай.

Та же неведомая страшная сила рывком вернула его в мир, на чистый воздух, и вот он уже отдыхает на жердочках банной скамеечки, вымокший и растрепанный, как воробей только что из лужи.

— Это, значит, ты меня? — не очень удивляясь, спросил он.

Стряхивая воду с рукавов и груди, Анюта сказала:

— Если через час не пустишь пресс, пеняй на себя. Уволим.

— Ну, ты, однако, сильна, а ведь я…

— Алкоголик ты и вредитель, — проговорила Анюта и устало вышла из душевой.

Устала. Никогда еще не испытывала Анюта ничего похожего на усталость, и поэтому скорее с интересом, чем с тревогой, она прислушивалась к тому неизведанному, что так неожиданно завелось в ней. С интересом и возмущением.

«Вот еще, — думала она. — Устала. С чего бы это? Нежность какая…»

Желая как можно скорее избавиться от «нежностей», она так горячо взялась за дело, что слесарь Дуннн уложился в отведенное ему время: пресс заработал даже раньше, чем через час. Мастер он был отличный и дело знал.

Потом, в обеденный перерыв, он сидел в тени на скамейке в садике на заводском дворе под березами, припудренными розовой кирпичной пылью, и рассуждал о жизни.

— Вот потому у меня к бабам и равнодушие и даже ненависть, оттого, что вас много. А какого товару вдоволь, то на него мало кто смотрит. Дешевка, одним словом. Повидла.

Все знали, какой он болтун между запоями, и поэтому не очень-то прислушивались к его речам, а так только, разве что от скуки. Уже все пообедали, мужики собрались поодаль вокруг бочки с водой, у них там свой разговор. Ну, а тут, в садике под березами, женщины. Дунин с ними, как некурящий.

Одна из них спросила:

— Ты вот, значит, товар дорогой, а почему тебя, такого дефицитного, жена бросила?

Просто так спросила. Его речи давно уже всем известны, а жена ушла от него потому, что он пить начал и драться. Это тоже не секрет. После чего он так и возненавидел женщин, хотя надо бы самого себя возненавидеть.

Анюта помнила его молодым и, как ей казалось тогда, красивым. Таким он явился на завод. Поступил он слесарем, и все думали, что это, конечно, ненадолго, что такой скоро подыщет работу получше, тем более, что в армии служил он автотехником.

А он вот до чего докатился. Сидит на скамейке, горбатится, как старик, и вяло пережевывает глупые слова:

— Я для баб — тиран, с некоторого периода.

— Ну уж и тиран. Где тебе?.. — сказала Анюта. — Людям настроение портишь, работе мешаешь, вот и все твое тиранство. А скорей всего, саботаж это, а не тиранство.

— А ты меня словами не стращай, поскольку я ничего не боюсь. А отсюда я вскорости и так уйду, и везде меня примут. А ты так и завязнешь тут в своей глине. Кому ты нужна? Тобой только мужиков пугать… А ты меня под крант… Мужика вполне одетого. Под крант… У меня диплом. Я дипломированный слесарь, а ты, как кутенка…

Все уже давно разошлись по своим рабочим местам, а он все бормотал, и ему было все равно, слушают его или нет.

Шумел ветер в березах над его поникшей головой, свежий ветер большой реки стряхивал с листвы розовую кирпичную пыль, а он все говорил, угрожая кому-то с тупым раздражением алкоголика, которому приспело время опохмелиться.

«А какой человек был, — с негодованием думала Анюта. — Какой золотой был мастер!»

И еще она думала — и тоже с негодованием — о нестойкости человека: как непрочно устроен он, если не может устоять перед таким примитивным злом. В чем же сила зла? Только в человеческой слабости. Тогда какая же это сила, если она держится только на слабости? Ведь сильного зло не одолеет. Ох, как это не просто: зло на виду у всех губит людей, все смотрят, и никто толком не знает, что надо сделать, как его убить. Как сделать, чтобы хорошие люди не отдавали ему свою силу и свой талант?..