Иван Лепин: На долгую память

— Близнецы, елки-палки! — мял ладони Володя. — Один, значит, а за ним — второй. Во, Ирина дает!

Захар Николаевич медленно приходил в себя. А когда наконец пришел, надел очки и широко улыбнулся. Глаза его сияли — сквозь стеклышки очков было заметно это сияние. Коротко сказал:

— Значит, верно говорили врачи.

(Замечу в скобках, что врачи ошиблись. Как выяснилось позже, в один день родили обе дочери Захара Николаевича — и младшая, студентка мединститута, и старшая, геолог, работавшая в Свердловской области.)

— Собираемся? — умоляюще посмотрел на меня Захар Николаевич.

— А ночевка?

— Отменяется. Нынче вместо рыбацкой ухи будет бешбармак. По поводу внуков!

Через пять минут мы были уже в машине. На сей раз переднее сиденье я уступил Захару Николаевичу. Пусть все встречные и поперечные видят, что в «Москвиче» номер 96–13 едет не какой-нибудь рядовой товарищ, а дважды дед Захар Николаевич Грачихин!

Вопреки своей привычке, нынче гнал Володя машину с ветерком.

Уже почти две недели ездили-путешествовали мы с Захаром Николаевичем. Еще должны были остановиться на денек у его родственников в Учалах, Миассе. Но Захар Николаевич все чаще намекал, что в Учалах ничего привлекательного нет, городок как городок, обогатительную фабрику увидим из окна автобуса; а Миасс — Миасс тоже проезжать будем.

— Внуков не терпится увидеть?

— Не терпится, — признался Захар Николаевич, и лицо его порозовело: застеснялся своей откровенности.

Пелагея Николаевна, как узнала о нашем решении, так и ахнула:

— И не отдохнули как след! Малины вон сколько еще!

Авенир ничего не сказал.

А тут Батюшевы — Надя с Володей — пришли.

Надя:

— И сметанки вволю не поели…

Володя:

— А я снасти сегодня достал. На Чебачье озеро хотел с вами мотнуть. Удочками там ничего не возьмешь.

Спасибо, люди добрые, но у Захара Николаевича есть весьма веская причина спешить домой: две кровинки у него появилось на свет.

Под оханья и сожаления мы потихоньку собирались в дорогу.

Уезжать мы должны были в десять утра. В половине десятого все собрались возле ворот Пелагеи Николаевны — фотографироваться на память. Нас с Захаром Николаевичем поставили в центр. Снимали по очереди то Володя, то Авенир. Половину пленки извели и торжественно вернули фотоаппарат Захару Николаевичу.

— На долгую память!

В рюкзаке Захара Николаевича лежали и другие пленки — то, что было снято в Магнитогорске, на горе Извоз, в Карагайском лесу, в Малом Ахунове у Зины, у границы Европы и Азии. Не было, жаль, на них директора лесхоза Котова, участкового Гриднева; со Степаном Григорьевичем в Миндяке забыли сняться… Да ладно, они и так запомнятся…

По приезде я получил письмо из Хорошаевки от дяди Федора Кирилловича. На тетрадном листочке в линейку он писал:

«Ждали мы тебя, племяш, выходит, зря. Как получил я твое письмо с извещением, что едешь куда-то на Южный Урал, так загрустил: вот и еще одному родные края надоели… Или не так? Тогда хоть будущим летом приезжай, встретим, как сможем, если живы будем. Да и товарища своего прихватывай, который сманил тебя. У нас тоже люди неплохие, да и отдохнуть есть где…»

Я стоял посреди комнаты, перечитывал письмо и принимал решение. Пожалуй, так и нужно поступить: следующим летом… с Захаром Николаевичем…