Евгений Фёдоров - Шадринский гусь и другие повести и рассказы

Отмолившись перед заступницей, воевода наказал дворовым людям извлечь Епишку из-за стола и отливать водой.

— Лить самую студеную, пока в разум не придет…

С Епишки, как с борзого, стекала студеная вода. По телу от стужи пошли пупырышки, он посинел и ляскал от дрожи зубами, но взор становился ясным и твердым. Епишка приходил в себя.

Писчик Гераська и молоденький подкопиист держали Епишку под руки. Власы на Епишкиной голове поднялись бурьяном в диком поле. Воевода сунул под нос Епишке грамоту:

— Чти!

Епишка складно, не торопясь, прочел царский указ и уставился на воеводу повеселевшими глазами:

— Ловко!

— Что ловко? — насупился воевода. — Веки мне: кого разумеют под гусем?

Епишка хитро посмотрел на воеводское брюхо, сморщился от смеха, как печеное яблоко, но, однако, сдержался и пошел скороговоркой;

— Трудно думать, воевода, о каком гусе идет речь… Доподлинно мне от дотошных людей известно, есть гуси бойцовые: то арзамасские и тульские. Арзамасские белоснежные, плюсна и лапы оранжево-желтые. А ежели на клюв взор кинуть, то клюв ложеносый, а то крутоносый, шея как у лебедя, красиво изогнута, спина вроде вашей, сударь, прямая и широкая, грудь тоже полная и круглая… Тульские — те серые или глинистые, плюсна и клюв как у арзамасских… А то есть гусь холмогорский, решитиловский.

Воевода крякнул, повел недовольно плечами:

— Ох, Епишка, остудись! Закрой хлебало! Град наш сибирский, и в краях тутошних не слышно что-то арзамасских, а то тульских и прочих гусей. Доподлинно то известно всемилостивейшей государыне. Потом возьми в руки очи и чти, что начертано державной рукой монархини нашей.

Воевода поднял толстый палец и прочел осипшим голосом:

— «Любопытно видеть сего шадринского гуся. Каков!» Не юли, сказывай, крыса, как из беды вынырнуть.

— Сударь ты мой, батюшка Андрей Васильевич, дело большое и неслыханное. Прикажи перво-наперво похмелить Епишку, разреши выспаться, а к утрию Епишка подумает, как быть.

Делать нечего, пришлось воеводе согласиться. Епишка… опохмелился, завалился спать. Воеводе ж не до сна. Неужели Епишка спасует?

Наутрие в воеводскую канцелярию спозаранку тихо вошел писец. На сей раз Епишка причесан, морда лисья, бороденка мочальная. Просунул в дверь Епишка крупный нос — он зело красный, — зашмыгал, хитрыми глазами оглядел, есть ли воевода.

Воевода восседает за красным столом. Взор мрачен, лицо бабье оплыло. Епишка переступил порог, под мышкой он держал белокрылого гуся.

Воевода насупился, побагровел, писчики переглянулись: «Что такое затеял Епишка с перепою?»

Писец спустил гуся на пол. Гусак, почувствовав волю, хлопнул крыльями, подтянул лапы и загоготал. Важно переваливаясь, гусак подошел к воеводскому столу и поглядел хитрыми бусинками глаз на секунд-майора.

— Вот, — потирая руки и хихикая, изрек Епишка. — Вот он, гусь шадринский. Каков! Зрите! Есть гуси астраханские, арзамасские, холмогорские, китайские — что сии гуси значат? Голиафы рыхлые, один пуп да сало. Сей гусь наш не велик, не сален, но особь статья, кто толк в нем разумеет, знатен. От шадринский гусь! Его-то императорскому величеству любопытно зреть. Каков кавалер!

— Га-га, — загоготал гусак.

Писец склонил голову набок и умильно посмотрел на воеводу:

— Подтверждает… Известно вам, сударь, что гуси Рим спасли во время оно, а в наше…

У воеводы лицо прояснилось. Епишка сгреб в пятерню свою мочальную бороденку и повел совет:

— Мыслю я, сударь, поелику угодно государыне нашей узреть сего шадринского гуся, нарядить его с гусынями с отписной грамотой в город Санкт-Петербург. В той отписной грамоте указать отметины сих гусей, их великую годность, прописать, что нигде, опричь Шадринска и Челябы, сей гусь жительства не имеет. При той отписной доподлинно начертать, на что сия дворовая птица годна. От, к примеру, так…

Епишка водрузил на мясистый красный нос очки. Писчики в горстки прыснули: от умора!

Воевода крякнул, поглядел грозно на писчиков:

— Чего ржете, как жеребцы стоялые?.. Чти, Епишка, что там еще?

— Так вот, сударь, намыслил я в той отписной доложить, что и как. И коли разумеющий человек будет при государыне, непременно сообразит, что к чему. Вот первое, батюшка. Гусь шадринский на вертеле. Сего потрошеного гуся опаливают соломкой от могущих остаться маленьких перышек, остатнего пуха, моют, натирают солью снаружи и в утробе, обсыпают тертым белым хлебом и жарят на вертеле, пока кожица не зарумянится и будет хрустка на зубах…