Арон Эрлих - Молодые люди

Оркестр смолк, Лида подхватила Алешу под руку, повела обратно в зал, под одну из колонн. Но сколько она ни старалась вернуть Алешу к прежнему разговору, как ни хитрила и ни лукавила, он не поддавался и, случалось, головой с укоризной покручивал перед сторонней, цепко завладевшей им мыслью.

— Да о чем вы все думаете, Алеша? — уже с накопившейся обидой и с приметным вызовом спросила она.

— О чем?.. — виновато улыбнувшись, ответил он. — Плохо дело. Мне сегодня как-то вдруг блеснуло… Очень плохо дело! В сущности, нечего удивляться, если столько молодежи по вечерам ищет утешения в разных забегаловках…

Вскинув черную, сверкающую голову, она глянула на собеседника, все еще улыбаясь, но уже улыбка эта была надменной и язвительной.

— Возле вас сегодня невесело, Алеша, — сказала она.

Он с сожалением развел руками.

Тогда она огляделась вокруг. С хоров зазвучал медленный блюз. Глазами она поискала в толпе возможного партнера. Ей понадобилось для этого не больше одной-двух минут. Повинуясь ее зову, молодой паренек стремительно отделился от дальней колонны, ринулся к ней через весь зал, скользя по натертому паркету, ловко увертываясь среди встречных танцующих пар.

Некоторое время, танцуя с этим незнакомым ей парнишкой, Лида видела издали Алешу на том самом месте, где оставила его. Она двигалась в танце то вперед, то назад. Колонны с пышными капителями перемещались за ее плечами. Всякий раз при поворотах она видела: Алеша стоит все на том же месте. Она прервала танец нарочно далеко от него, в противоположном конце залы. Притворилась, будто заинтересованно наблюдает за одной из танцующих пар, особенно непринужденной и легкой в движениях парой, но в действительности краем глаза неотступно следила только за Алешей, только за выражением Алешиного лица. Нет, он по-прежнему оставался безучастно-сосредоточенным и вовсе не искал, не высматривал ее… Тогда она приняла предложение еще одного постороннего парня. Долго, ей казалось, бесконечно долго, двигалась она с ним в медленных, то отступающих, то наступающих шагах, в поворотах и отклонениях, все ближе и ближе к противоположному концу залы… Еще немного, и она будет наконец возле той колонны, где Алеша… Сию минуту она обернется к нему, улыбнется ему и потом, удаляясь в танце, всем выражением липа даст понять, как ей хочется быть с ним, только с ним одним, лишь бы он на балу не предавался скучным размышлениям…

И достаточно будет самой легкой ответной его улыбки, как она тут же отделается от случайного своего партнера… Два шага назад, поворот, — теперь она обернулась лицом к заветной колонне… Но возле колонны больше не было Алеши. Она мгновенно вырвалась из рук удивленного паренька и, ничего не сказав ему, кинулась прочь, по ту сторону колонн, побывала в раздевалке, снова вернулась в залу, порывистыми рывками взлетела по крутой лестнице на хоры, помчалась по коридорам… Алеши нигде не было.

Каждый вечер в красный уголок мужского общежития приносили почту. Возвращаясь домой, все жильцы дома первым делом заглядывали в неуютную, запущенную общую комнату с уже продавленным, ухабистым кожаным диваном, с умолкнувшим радиоприемником, с голым длинным столом в чернильных кляксах, с глубоко врезанными в дерево надписями и рисунками. Все с надеждой перебирали здесь конверты, и если не находили желанных вестей для себя, то с завистью вглядывались в обозначенные на посланиях имена товарищей, которым нынче повезло.

Всякий раз по возвращении с работы заходил сюда и Алеша. Однажды, пересмотрев почту, он отобрал конверт со штампом «Кишинев» и пошел к себе. В комнате все, кроме Самохина, были уже в сборе. Помахав конвертом, Алеша сказал Медведеву: «Танцуй!» — и отдал письмо не раньше, чем тот немного попрыгал перед ним.

Медведев прочитал дорогие ему строчки из дому. Торопливо, с ревнивой озабоченностью осмотрелся и принялся читать заново.

Дом, семья, школьные товарищи — неизбывное счастье всего минувшего исходило на него с крошечного листка. Алеша требовательно шепнул: «Тише!» — когда пришел Самохин и громко поздоровался, с шумом отодвинул табурет от своей кровати.

— А что? — удивился Юра, плюхнувшись на кровать так, что она звонко охнула под его тяжестью.

И опять Алеша прошипел: «Тише!» — уже с оттенком угрозы.

Юра разобрался наконец, какое в эту минуту совершается таинство в комнате, и осторожно, стараясь быть совсем бесшумным, сменил валенки на домашние туфли.