Арон Эрлих - Молодые люди

— Что это вы принесли? — все так же шепотом полюбопытствовал он.

Лида ответила не сразу. А когда она с дружественной игривостью шепнула на ухо про тайну свертка, лицо Алеши охватило мгновенным, нестерпимым, до слепоты обжигающим жаром. Резко отстранив Лиду, он тут же кинулся назад в комнату, крикнул:

— Кончайте заседание!

Можно было подумать — он ошалел вдруг. Его бросало по комнате взад-вперед, он то смеялся, то бранился, то, ухватив за руку Глушкова, крепко пожимал ее.

— Давай, Виктор, все забудем! — сказал он наконец. — Черт с тобой, у меня никогда не пропадали часы. А ты обещай зато никогда не вспоминать об обиде, которую я так невольно причинил тебе.

И тут он развернул у себя на постели принесенный девушкой сверток: в нем были чистые, выстиранные Лидой, отглаженные, аккуратно сложенные ею пять сорочек и одна теплая байковая блуза.

Неделю назад, когда Лида была здесь, а Алеша вышел из комнаты в умывальную, она вынула все эти вещи из чемодана, упаковала их в сверток и унесла с собой.

Володя Медведев всех раньше пришел в себя. Торопливо надел он аккуратную телячью на вате куртку с косыми карманами, подхватил с подоконника сумку и ушел в свой вечерний техникум.

Горячо обрадовалась неожиданному повороту событий Анастасия Степановна. Счастливая своей верой в человека, она поднялась с табурета, гордо выпрямилась, казалось — значительно выше стала ростом, даже помолодела как будто…

Но Витька Глушков ошеломленно и недоверчиво водил взглядом с раскрытого на Алешиной постели свертка с бельем на товарищей вокруг и был явно смущен, даже разочарован. С внезапным ожесточением плюнув, он повалился на свою кровать, — как был, не стянув с себя и валенок, — повернулся лицом к стене. Томился он от чувства незаслуженного, два дня тяготевшего над ним подозрения или безмерно досадовал, что рухнула мелькнувшая было надежда на освобождение, — кто его разберет…

По вечерам теперь Вадим старался развлечь скучающего Глушкова игрой на гитаре. Анастасия Степановна тоже нередко сиживала возле него, сочувственно приглядывалась к нему, иной раз угощала яичницей с мелко нарезанной, вкусно вздрагивающей в кипящем масле колбасой или поила кофе со сливками и сухариками.

Витька ел, пил, но темные горячие глаза с печалью глядели мимо воспитательницы, в пространство. «Конечно, теперь вот даровая колбаса, яичница, теперь кофе и все такое, а раньше…» — всем своим видом попрекал он.

Алеша отлично замечал все расчетливые ходы в «переживаниях» Витьки Глушкова. Было ему от этого и смешно, и гадко. «Какой хитрый прохвост!»

Конечно, можно было очень просто уйти от всего этого, стоит только сказать себе: «нюмбо-юмбо» пустяки, мелочь, вроде прыщика на здоровом, цветущем теле. Отмахнуться, как многие это делают, — и кончено. Ну, путаются под ногами такие, как Трын-трава, — и черт с ними. Они не в силах помешать делу, — город растет, трамвайная сеть — вон она — уже готова по всем направлениям, разбросаны по всему городу и павильоны станций ожидания, раскрашенные в голубые, оранжевые, салатные тона, в любую минуту может быть пушен ток в сеть проводов на путях, из Мытищ уже отгружены моторные и прицепные вагоны, и здесь для приема вагонов спешно достраивается депо на пустыре между «старым городом» и «соцгородом»; большая гостиница взята под крышу, и бригада каменщиков, в которой работает Алеша, слышно, вот-вот будет переброшена на строительство жилых зданий в будущем центре города металлургов; на бессемере, рассказывает Лида, тоже скоро закончатся строительные работы и уже идет монтаж оборудования…

Все это хорошо знал Алеша. Но знал он и то, что в любую минуту эту чистую радость может замутить в его душе какой-нибудь хулиган в кепке, повернутой козырьком на ухо, с наглым, отупевшим лицом.

Однажды Алеша был вместе с Лидой на вечере песни в Доме техники — одном из лучших клубов города. В обширном холле с колоннами танцевала молодежь, а в перерывах между танцами тут же, на особом помосте, выступали солисты, ансамбли и хоровые коллективы изо всех заводских клубов.

В ярко освещенный холл, шумный от музыки и шаркающих движений танцующих пар, прорывался гул перебранок с подъезда: широкие, тяжелые двери осаждались безбилетными, толпа их все увеличивалась, и контролерша, поддерживаемая двумя милиционерами, едва справлялась с ними.

Лида была в этот вечер в синем платье с белым лакированным пояском; пышная кружевная отделка охватывала ворот, прикасалась к плечам. Обута была в светлые туфли.