Арон Эрлих - Молодые люди

— Обокрал? Я? — изумился Глушков. — Я? — спрашивал он с такой убедительной растерянностью, вмиг трезвея, что воспитательница в удивлении попятилась перед ним. — Я обокрал?.. Да какая еще гадина, — загремел он во всю глотку, — опять наклепала на меня?

Старушка стала отмахиваться от него платочком — сначала очень быстрыми движениями, в которых были гадливость, стыд, раздражение перед этакой вопиющей наглостью, потом все медленнее и медленнее, с выражением накапливающегося смущения, и вот уже тоненький, беленький, отороченный кружевцами лоскуток вовсе поник в оцепеневшей на весу руке: может ли таиться обман за столь неподдельной обидой?

— Кто же в таком случае?.. Кто это сделал? — спрашивала она уже в глубоком смущении и рассказала все, что ей стало известным сегодня об опустевшем чемодане. — После всего, что было, подозрение товарищей, конечно, падает на тебя… Понимаешь, что это значит?.. И если вор не отыщется, тебе больше не жить в этой комнате… Да я не знаю, какая другая комната захочет жить с тобой… Слышишь?

Но, уже ничего не слушая, Витька кинулся мимо Анастасии Степановны в коридор, с грохотом распахнул дверь в свою комнату. Все уже спали. Он растолкал в темноте Алешу в постели, разбудил криком всех остальных… Кто-то открыл свет. Витька сел среди комнаты на краешек стула, он качался в мучительном томлении, лицо его с влажными, распавшимися по мокрому лбу волосами блестело, лоснилось.

Прошел день, и другой… Алеше после работы противно было домой возвращаться — к бестолковым разговорам с Витькой Глушковым, разыгрывающим комедию оскорбленной невинности. И Анастасия Степановна раздражала его: старушка, вопреки очевидности, упорно выгораживала своего питомца. «Этого не может быть, Алеша… Нет, нет, что угодно, но и мысли такой не допускаю, чтобы Виктор снова сделал такое…»

Алеша уговаривал ее рассудить, хорошенько взвесить все обстоятельства, обдумать все по порядку. В отсутствие жильцов ключ от комнаты хранится у нее, у воспитательницы. Так? Если Витька Глушков решительно исключается — значит новую кражу совершил кто-то другой. Кто? Самохин? Королев? Медведев? Она сама знает — все они вне подозрений… Кто же?

Старушка, печально усмехаясь, подсказала еще одну, по принципу исключения, логическую догадку:

— Но и не Виктор! Знаю, уверена, что не он… И тогда, значит, выходит, что я сама… Я!.. Раз в ваше отсутствие ключ у меня…

Вот и толкуй с нею.

А сам Глушков в страхе перед расплатой шваркает об пол подушкой, валенком, табуретом, яростно клянет себя за то, что скопленные на покупку часов деньги истратил на костюм. Противным голосом кричит, что, кроме этой вины, никакого другого греха за собой не знает, слезно просит принять этот проклятый костюм вместо часов, — будут они тогда квиты, а то завтра Громов еще что-нибудь выдумает!.. Вот он, этот костюм, отличный, как раз Громову впору, и стоит он дороже его часов… «Возьми… Ну!.. Возьми!» — настойчиво требовал он.

Так было вчера. Так будет и сегодня. Противно.

Вечером Лида придет: на прошлой неделе условились вместе посмотреть «Мокрые спины» в кинотеатре «Октябрь», в сквере неподалеку от общежития. Непременно надо словчиться, чтоб встретить Лиду в пальто и с шарфом, плотнее укутав себе шею: недавно она посмеялась над ним, вогнав в краску, пожурила за неряшливость, за измятую и грязную сорочку. Именно поэтому он и кинулся к чемодану, хотел поскорее отнести белье к прачке. И вот тебе! Сорочка на нем та же самая, засалившаяся по вороту, другой теперь до новой получки не будет…

Дома Алеша увидел прежде всего постель «клейменого». Она была так разворочана, будто по ней только что катались в неистовой драке. Подушка, изуродованно вспухшая с одного бока и совсем плоская, раздавленная с другого, валялась на полу. Под скомканным, истерзанным покрывалом обнажились и мятое одеяло, и грязная простыня, и покосившийся матрац, а кое-где проступал даже и переплет железной сетки.

Глушков, широко расставив ноги в валенках, низко склонился, запихивая в серый заплечный мешок личное имущество: белье, башмаки, старые брюки и блузу, папку своих сокровищ — знаменитую по всем комнатам общежития коллекцию порнографических открыток, — сапожную щетку, алюминиевую кружку… Новый костюм был запакован отдельно в толстую бумагу, перевязанную шпагатом.

Самохин с суровым видом разгуливал по комнате. Медведев в своем углу бережно складывал в военную сумку с ремнем тетрадки и книги, собираясь на вечерние занятия.