Арон Эрлих - Молодые люди

Крутила метель. Тьма, мгла, тишина вокруг, — и только в узком пространстве как раз на уровне лиц видно было, как буйно мечутся снежинки, озаренные светом фонаря с ближайшего столба.

Рая и Катя. Катя — еще совсем девочка, тоненькая, подвижная, энергичная, с прозрачным, нежным, овальным, как яичко, личиком; говорила быстро и решительно; стоячий воротничок шубки и обшлага обшиты серенькой мерлушкой, на голове маленькая серая шапочка, от которой веет недавним, только-только отошедшим детством. Рая — уже зрелая, тугощекая, с ярким румянцем, с кроткими глазами, с высокой грудью, — вон как туго застегиваются пуговицы пальто, должно быть, давнишнего, с короткими рукавами, из которого девушка слишком заметно выросла; красно-клетчатый шерстяной шарфик завязан бантом, стягивая для тепла ворот. У старшей — тихий, робкий голос, и она только все поддакивает своей более юной и бойкой подруге, видать, привыкла во всем и всегда подчиняться ей…

Недели две спустя Алеша обнаружил у себя новую пропажу: из чемодана с потерянным ключиком и застегнутого поэтому на одни боковые петли исчезли все пять сорочек и теплая байковая блуза. Давно следовало снести эти вещи в стирку, а когда он собрался это сделать, от них следа не осталось… Онемел Алеша перед опустевшим чемоданом.

Вся комната в сборе. И вор сидит тут же, бреется перед туалетным зеркальцем, прилаженным на столе поверх стопки книг. Новенький синий костюм Глушкова, неизвестно откуда взявшийся, висит на спинке стула. Приготовлены башмаки, только что доведенные до блеска с помощью крема, щетки и бархатной тряпочки. А сам Глушков, в валенках и в зеленой майке, раскрывающей большую часть его дикарских накожных малеваний, поворачивает к зеркальцу то одну, то другую щеку, изнутри подпирает их языком и, строя всяческие гримасы, тщательно сводит с себя щетину вместе с густой мыльной пеной. Свежеет лицо, блестят глаза.

Алеша захлопнул крышку чемодана и ударом ноги загнал пустой чемодан обратно под кровать.

Тишина в комнате, и в тишине Володя вполголоса рассказывает Вадиму про Молдавию — какие там сады, сколько там виноградников. А какие песни поются в жаркую страду — веселые, лихие, так и подмывающие к танцу!.. Осенью, когда колонны грузовиков возят и возят из садов и виноградников корзины с яблоками, грушами, сливами, персиками, виноградом, поет вся Молдавия…

Покончив с бритьем, Витька деловито сказал:

— Ну вот что, братва! До зарезу требуются мне нынче хорошая рубашка и фасонистый галстук, костюмчик обновить… А?.. Кто одолжит?..

Получив рубашку у Королева и галстук у Самохина, Витька надел новый костюм и ушел.

Алеша пустил ему вслед:

— Дался нам соседушка!

— Да-а-а… А с пареньком что-то творится в последнее время. Чувствуете? — спросил Вадим.

— Даже в баню вчера сходил! — заметил Самохин. — Недели две я его агитировал — ни в какую. А вчера сам, по доброй воле, собрался и пошел. К чему бы это?

— И ко всему прочему, — в тон товарищам сообщил Алеша, — опять обчистил меня. Вот я и думаю: на какие, спрашивается, шиши он себе костюмчик отхватил? Может, он и не меня одного обокрал? А ну, ребята, осмотритесь хорошенько, проверьте.

Все жильцы комнаты со встревоженными лицами кинулись перебирать свои вещи, — нет, кажется, все на месте. Внимательно рассматривали после этого Алешин чемодан, действительно опустевший, зачем-то проверяли его запоры.

— Что касается костюма, — сообщил в интересах истины всезнающий Королев, — украденные вещи здесь ни при чем. Тут в основном часовой фонд, скопленный для тебя, Алеша, ну и небольшой товарищеский беспроцентный заем… Это точно! — с неизменной своей веселостью уверял он.

Самохин с явным раздражением прервал его.

— Перестань трепаться, не до этого! Как теперь быть? — нахмурившись, сердито оглядывая товарищей, спрашивал Самохин. — Сомнению не подлежит — сорочки и блуза исчезли. В таком случае будем искать вора. Если это опять Витька — кончено! Мы не бараны, не овцы…

А в эти самые минуты Глушков был уже на Суворовской. Он прошелся раза три перед большим домом, так хорошо ему запомнившимся. За его многочисленными окнами — дружные семьи, отцы и матери, братья и сестры. Витька, осиротевший с пятилетнего возраста, жил то у одной, то у другой своей тетки, — жил из милости, улавливая чутким ухом всегдашнее затаенное недоброжелательство к нему, негаданной обузе, непрошеному нахлебнику.

Не сразу он набрался смелости и поднялся на второй этаж.