Арон Эрлих - Молодые люди

Ему было над чем задуматься. В Москве отец вдруг напутствовал его, предупреждая против нетерпимости и зазнайства. Здесь эти — самые близкие товарищи, с которыми он вместе ест и спит, — враждебно настроены к нему и укоряют в заносчивости… Что за напасть?

Алеша, которому на первых порах было так трудно привыкать к стесненным условиям жизни — пять человек в одной комнате! — давно уже свыкся с соседями. Он даже полюбил вечерний уютный свет лампочек под рефлекторами на тумбочках обоих книжников — Юры и Володи. И сколько уже душевных, памятных бесед поздним вечером перед самым сном было в этой комнате! В своей, обжитой комнате!.. Нет, тут какое-то недоразумение. Но какое именно?

Алеша снова поднялся с кровати.

— Ну! — обратился он к обоим умолкнувшим своим товарищам. — Еще не надумали никаких объяснений?

И опять Вадим заговорил о Глушкове.

— К черту Глушкова! — рассердился Алеша. — Мне хочется знать только про вас. Вы-то, вы сами почему на меня так оскалились? Глушков! Носитесь с ним, как с писаной торбой, придумали себе занятие. Добровольное общество по перековке жуликов в благородные личности… Товарищество на вере по перевоспитанию прохвостов в рыцари!..

— Да уж известно, ты рад бы гнать Витьку! — в свою очередь распаляясь, укорил Самохин. — Рад был бы загнать его насмерть. Прятался он по глупости и бесшабашности в бегах по помойным ямам, так затолкать его снова в помои по уши, пока не захлебнется… Да?

— Пропали твои золотые часы, — возбужденно наскакивал и Королев. — Никогда он не откупит часы, на это и рассчитывать нечего. Согласен! Так за эти самые часы башку с него долой? Топтать его, пока дух вон?.. Так?

— Да ну их, эти часы! — возмутился Алеша, жестоко уязвленный предположением, будто непримиримость его к Трын-траве вызвана пропажей лично ему принадлежавшей вещи. — Кто про часы проклятые помнит!

Ссора грозила перейти границы разумного, уже с обеих сторон сыпались несправедливые обвинения, обидные или вовсе оскорбительные упреки, когда все трое внезапно смолкли.

Прошло много минут. Алеша зачем-то стал переодеваться — надел свежую сорочку, переменил галстук. Казалось, он собирается уйти из дому на весь вечер, только бы не быть вместе с товарищами, так оскорбившими его. Он не знал, что делать, но чувствовал необходимость каких-то решительных действий.

Самохин раскрыл свою тетрадь с конспектами. Королев долго стоял у окошка, потом обернулся и как ни в чем не бывало сочувственно улыбнулся, в дружественных, доверительных интонациях сообщил о новом ходе «клейменого»: деньги на покупку часов Витька, оказывается, уже собрал, но все-таки решил пустить их по другому назначению — он пытался вернуть стройтресту подъемные суммы, выданные ему вместе с комсомольской путевкой, лишь бы получить чистыми свои документы и отправиться на все четыре стороны.

— В тресте сказали — нельзя! Надо будто бы непременно с той комсомольской организацией списаться, откуда Глушков получил путевку… Ну конечно, — высказал Вадим свое мнение, — вовсе не дорожат они Глушковым. Подумаешь, цаца!.. А я понимаю так, что не хотят они примера заводить.

И самая эта новость и насмешливый тон, с каким делился ею Вадим, ясно показывали, что он ищет примирения.

Из глубины коридора слышно было, как на очередном «дне рождения» вразброд заводили песни хором, песни не ладились, прерываемые хмельными выкриками. С этим беспорядочным гулом сливался порывистый, то падающий, то нарастающий, свист метели за окнами.

И под эти звуки сам собой возник перед Алешей образ-символ: ненавистный паренек с воспаленным, припухшим лицом, в коротком пальто с незастегнутыми, развевающимися полами, в кепке, повернутой козырьком на ухо. Зараза!..

Нет, что бы ни говорили ребята, бессмысленно нянчиться с такими… Алеша испытывал теперь к Глушкову еще более острое, брезгливое чувство, точно тот был единственной причиной его разлада с товарищами по комнате.

Глушков уже не раз захаживал в большой универмаг на Советском проспекте, топтался у прилавка в том отделении, где на полках теснятся фарфоровые собачки, телята, зайцы, сверкают хрустальные вазы и кувшины в серебряной оправе, в наличниках под стеклом во множестве разложены мониста и четки из уральских камней-самоцветов, золотые браслеты и кольца… Есть ли наручные мужские часы? Пожалуйста! Продавщица раскрывала перед Витькой Глушковым маленькие коробочки, выложенные изнутри волнистым бархатом. В гнездах покоились хромированной стали часики разных форм и размеров. А с золотым корпусом? Были и золотые. Такие точно Глушков стянул у Громова и потом спустил за бесценок где-то среди рыночной толпы и рундуков с осенним изобилием арбузов, помидоров, связок лука… Но неужели так-таки и отвалить столько денег чистоганом за крохотную коробочку и своими руками отдать ее Алешке Громову?