Арон Эрлих - Молодые люди

Вероника повела Олега к тому корпусу, где находится комитет. Она еще раз повторила, что вовсе не настаивает на немедленном разговоре, что можно и отложить… Ей и самой в такой чудесный вечер вовсе неохота сидеть взаперти в тесной комнатке, да что поделаешь!..

— Нет, правда, Олег… Решайте сами! — и она остановилась, улыбкой заранее одобряя его возможный отказ.

— Взаперти так взаперти! Тем более что хочется услышать из ваших компетентных уст, насколько справедливо болтают ребята: будто бы я стал весьма популярной личностью в столице, будто бы обо мне справляются даже в райкоме, даже в Московском комитете партии!

— Да, можете бегать по родным и знакомым, делиться этой радостью… Слушайте, Олег… — уже на крыльце факультетского корпуса приостановилась она. — Записывать сегодня мне ничего не надо. А внушить вам уважение к моей священной особе, как личности перед вами совершенно официальной, я думаю, можно не только портретом Ленина за спиной и лозунгами по стенам комнаты… По крайней мере я так надеюсь…

— Можете не сомневаться.

— В таком случае идемте… Побеседуем, гуляя по Москве. Не возражаете?

— Отлично! — искренне обрадовался он. — Что касается меня, буду рад, если прогулка затянется.

— Товарищ Ивановский!

Она и нахмурилась и строго глянула на него, но была втайне довольна.

— Я пошутил, Вероника. Я хорошо помню и обещаю не забывать, что вы член бюро, а не девушка.

Так начала Вероника тайную пробу своих сил: если бы она была на месте Гали?.. О, как хотелось ей узнать, проверить, что было бы тогда!..

Неоглядны просторы Москвы. Идут, идут двое по широким дорожкам среди низкорослых яблоневых посадок на проспектах близ университета, идут меж просторно раскинутых газонов, еще пустых в эту пору года, в жирной, черной земле, идут час и другой, а все еще нет предела новому, в самые последние годы возникшему краю Москвы. Иногда присаживаются они отдохнуть на удобных скамьях, во множестве раскинутых по пути, — на светлых, крытых бледно-желтой краской скамьях с ребристыми, слегка загнутыми спинками.

Вероника — следователь, Олег — подследственный. Она вправе спрашивать, он обязан отвечать. Давным-давно все выспрошено, все выяснено. Но именно теперь оба точно впервые разговорились друг с другом. Ему не понять, что происходит, — ему только потихоньку, втайне, удивляться. Но она — другое дело, — она творит эту беседу-борьбу сама, по собственной воле, с неизъяснимым тайным наслаждением направляет она, как хочет, все перипетии этой беседы-поединка. И только наружно, только для видимости и удобства прикрываясь ролью лица официального, Вероника — на этот раз вовсе никакой не член бюро, а просто девушка — с затаенным лукавством раскрывает перед тем, кто ей нравится, какая она и сколько участливой женской прелести можно найти в ней.

— Как жаль, Олег, что вас ни испугать, ни встревожить ничем нельзя, — говорила она, медленно шагая рядом с ним. — Конечно, отнимут у вас комсомольский билет, это предрешено и иначе быть не может. Но вы только с облегчением вздохнете: «Фу, гора с плеч!» Не правда ли? Вы именно так и скажете. Мне даже кажется: если вместе с исключением из комсомола вам будет грозить увольнение из университета, — все равно вы так же будете улыбаться, как сейчас, иронически усмехаться.

— Ну, знаете ли… мне бы не хотелось…

— Просто вы еще не задумывались над такой возможностью. А если подумаете, то… Хотите, я выложу все ваши будущие соображения на этот счет?

Конечно, ему очень интересно послушать.

— «Выгнали из университета? Подумаешь! — говорит она, стараясь подражать голосу и интонациям Олега. — А что мне тот университет? Ну, получу диплом, ну, пойду ишачить за семьсот в месяц. Когда я на легких, мимолетных операциях возле книжных и оптических магазинов, например, всегда могу выгнать куда больше!»

Он расхохотался, заметив, что с подобными пророческими данными ей бы в гадалки… Должно быть, так он и рассудит в беде… В самом деле, только так!.. И даже слово «ишачить» — именно это самое слово придет ему на ум… Да, да!.. «Ишачить»… «Выгонять габони»…

Они сидели на набережной Москвы-реки. Глубоко под широкой, многоступенчатой лестницей, за мощным парапетом из шершавого гранита тянулась серая, льдом закованная лента реки. В сумерках пустынно и хмуро покоилась река меж оживленных, сверкающих огнями, окутанных тончайшими весенними ароматами берегов.

Вытянув ноги и точно любуясь своей легкой обувью, наконец-то освобожденной от уродующих зимних ботиков, Вероника тихонько улыбалась, слушая Ивановского.