Елена Серебровская - Весенний шум

А рудник гремел. Знаменитый Гумбольдт нашел там какой-то особенный свинцовый блеск. В Европе знаменитый Розе исследовал эти минералы и доказал, что это не свинцовый блеск, а минералы совсем новые — алтаит и гессит. Больше нигде в мире не встречали таких минералов. Все академии, университеты, все музеи мира пополняли свои коллекции заводинской рудой. Во всех горных институтах говорили о Заводинке, и только русскому царю не было никакого дела до рудника.

И вот пришли наши времена. Группа геологов Зыряновского рудника приехала на Заводинку по приглашению полевой партии, работавшей в районе Облакетки и снова наткнувшейся на богатую полосчатую руду. Грустные штольни, заплывшие песком, истекали белой водой. На камни ручья осаждались хлопья цинкового гидрата.

Все в один голос одобрили заключение о руднике, которое должно было быть послано в Москву. Советские люди возвращали Заводинку к жизни».

Маша отодвинула блокнот в сторону. Перед ней раскрылась еще одна сторона внутренней жизни ее брата. Дома он так мало рассказывал! Может, он станет писателем. Профессия геолога дает ему возможность сталкиваться с очень разными людьми, наблюдать жизнь и притом не со стороны, а с позиции ее участника. Хоть бы только поскорее закончилась эта война! Хоть бы он уцелел, этот дорогой парень с горячим сердцем и с большой, чистой совестью.

В Машину палату привезли раненого финна. Пленный? Нет, это был перебежчик. Комиссар госпиталя рассказывал сестре, что финн этот сам перешел к ним, был не согласен с этой войной. Но переходя, он задел спрятанную в снегу проволоку, соединенную с миной, — белофинны начинили такими минами все леса, все берега многочисленных озер, — и осколок мины перебил ему берцовую кость. Наши вынесли его осторожно и отправили в госпиталь.

Комиссар не сказал о финне ничего определенного, кроме того, что перебежчик назвал себя лесником. Чей лесник: государственный служащий или помещичий слуга? Маша поглядывала на руки раненого финна, они казались ей слишком белыми и нежными, без мозолей. Лесник ли? Как узнать? Неизвестно. Пока человека лечили, как и всех своих.

Финн лежал целые дни молча, не улыбаясь, но что же странного, — он тяжело ранен, не до улыбок. Маше пришлось менять ему нижнее белье, ей помогала санитарка. Бережно, осторожно двигались женские руки — перед ними был человек, которому требовалась помощь. Человек — главная ценность на земле, человек всего дороже, и если даже раненый оказался бы не перебежчиком, а просто пленным, все равно, сейчас он имел право на помощь, на сострадание. Это был человек с продырявленным телом, с перебитой костью, — и ему помогали выздороветь.

Хуже нет, как носить в душе невысказанное подозрение! Во всяком случае, Машу это мучало. Если бы она знала финский язык, она заговорила бы с ним и поняла бы, кто он. Русского финн не знал. Маша смотрела на незнакомца доброжелательно, она хотела расположить его к себе, но он оставался непроницаемым. Во взгляде его нельзя было уловить даже любопытства, он весь был сосредоточен в себе, он все время напряженно думал о чем-то.

Наступила ночь. Постепенно уснули все, лежавшие в палате, все, кроме финна. Он лежал неподвижно, чуть прищурив светлые глаза. Наверно, хотел тоже заснуть, да не мог. Наверно, рана болела, доктор при обходе сказал, что ранение у него тяжелое, лежать будет долго.

Ночью некоторые санитарки уходили в коридор или на кухню, норовили прилечь, отдохнуть немного, пока в палатах тихо. Дежурство длилось сутки, а за сутки устать нехитро. Уставала и Маша. Но так как она никогда не забывала, что Сева на фронте, где-нибудь в снегу, начеку, может, под обстрелом, то, сравнивая свое положение с Севиным, она не могла позволить себе еще и спать улечься где-нибудь в укромном уголке. И так несправедливо — одному жизнью рисковать, мерзнуть на сорокаградусном морозе, а другому сидеть в тепле и холе. Ведь они были товарищами с Севой, и из товарищеской солидарности она не ложилась спать, не сходила с поста. Конечно, Сева никогда не смог бы проверить, как оно было, но в отношениях верных товарищей ложь просто исключена. Самый строгий судья всегда был тут, при себе — это была своя собственная, комсомольская совесть.

К ночи голова тяжелеет, она сама клонится набок, и человек невольно «клюет носом». Чтобы выглядеть не слишком смешно, Маша уселась на стул боком и положила голову на спинку стула. Жесткая деревянная спинка больно терла о скулу, и заснуть в таком положении было трудно. Легкая дремота не могла перейти в крепкий сон, потому что сидеть было неудобно.