Борис Изюмский: Алые погоны. Книга вторая

Мама обрызгивала его пригоршнями морской воды. Он притворялся страшно рассерженным, с устрашающим ревом кидался вперед, завязывалась борьба, слышался счастливый смех, а маленький Володя стоял на каменистом берегу и ему самому хотелось принять участие в веселой кутерьме, но страшила глубина. Неожиданно на берег выскакивал отец, сгребал Володю и тащил в воду — учить плавать.

… Позавтракав, Володя и Семен пошли в город. Они надели одинаковые темносерые, тщательно выглаженные брюки и одинаковые, голубого шелка, рубашки с короткими рукавами — подарок Антонины Васильевны.

Их забавлял этот штатский костюм. И казалось теперь непривычным, даже странным, что вот они не в форме суворовцев, что, если захотят, могут идти по улице обнявшись, на время отрешиться от напряженной настороженности, позволить себе некоторые вольности, даже руку засунуть в карман..

Но когда юноши вышли на главную улицу, они, сами того не чувствуя, приосанились, распрямили плечи, и красивая выправка, легкий шаг, молодцеватость уже отличали их от других прохожих, заставляли встречных удовлетворенно оглядываться вслед им.

Около городского сада они поровнялись со старшим лейтенантом. Левые руки сами вжались, застыли по швам, а правые потянулись к непокрытым головам. Офицер удивленно посмотрел на ребят, но, сообразив в чем дело, приветливо кивнул и прошел мимо. Юноши переглянулись и расхохотались.

Все было дорого сердцу Володи в городе детства. Он мог сказать, какой дом стоит за поворотом переулка, какая там ограда, у какого парадного деревянная ручка звонка. Вот на этой улице он с мальчишками семь лет назад играл в «Чапаева», вот дерево, с которого они смотрели на футбольные матчи. Но теперь почему-то улицы родного города, его дома, площади, скверы — казались какими-то игрушечно-маленькими. Володя мысленно удивлялся, почему раньше площадь около собора представлялась ему огромной, а бульвар у взморья — бесконечно длинным.

Немцы, во время своего хозяйничанья, вырубили парк и многие аллеи на улицах, но уже подрастала молодая поросль, поднимались любовно высаженные деревца, снова, как прежде, одевался город в зелень.

Володя привел Семена сначала к набережной, где на пьедестале лицом к морю, в высоких ботфортах, в кафтане с бронзовыми отворотами, стоял весь устремленный вперед Петр Первый. Чудилось — ветер с моря развевает его кудри, полы одежды. Потом друзья кружили у маяка, поднялись по каменной лестнице к площадке с солнечными часами и Володя рассказывал о своем городе — о его прошлом, о том, как партизаны били здесь оккупантов, о планах ближайших лет.

— Представляешь, пойдет троллейбус, — с гордостью говорил он, — вон там, за вышкой, строят новый завод… за городом, в степи, зашумит новый лес…

Семен подтрунил:

— Что и говорить, после Москвы — первый город.

Володя рассердился, замолчал.

— Да ну, шуток не понимаешь, — ласково привлек с го к себе за плечи Семен, — ясно, хороший город…

Они редко ссорились и за четырёхлетнюю дружбу могли насчитать лишь несколько недолгих размолвок. Года, два назад была самая длительная из них, — Ковалев сердился и не разговаривал с Семеном целый день.

Гербов в ротной газете написал острую статью: «Долго ли это будет продолжаться?», в которой обрушился на сквернословов. Досталось и Владимиру, пожалуй, даже больше, чем остальным. Ковалев возмутился:

— Мог бы в иной форме сказать, ты сам не безгрешен, — и он несправедливо нагрубил другу. Но когда остыл, беспристрастно взвесил все, первым принес Семену повинную.

… У базарной площади друзья вошли через калитку в небольшой двор. Здесь жил школьный товарищ Володи — Жорка Шелест, сын печника. В этом году Жорка перешел в десятый класс и после школы решил идти в архитектурный институт.

Жору дома они не застали, но в узком, тенистом садике их встретил его дед — тоже печник — маленький, похожий на гнома, старичок с длинной бородой и таким ярким румянцем, словно он только что отошел от раскаленной печи. Внук, наверно, рассказывал ему о товарищах, и старичок, с любопытством поглядев на ребят, задиристо спросил:

— Стало быть, кадеты?

Володю задел тон старика и он, вздернув голову, готов был ответить резко, но Семен опередил:

— Нет, папаша, — спокойно возразил он, — те — другого поля ягоды, а мы из народа и будем опорой народной власти.

— Так-так, — подобрел печник, — стало быть, не кадеты? — И он вдруг крикнул пискливым, бабьим голосом куда-то в глубь сада: — Савельевна! Неси яблоки! Слышишь, яблоки, говорю, неси!