Сергей Каширин - Предчувствие любви

Надеялись мы на самое хорошее. Но когда рассвело, а рассвело примерно к полудню, наши розовые лейтенантские мечты начали рассеиваться, как сон, как утренний туман.

Унылая картина открылась взгляду из окон солдатского клуба. Гарнизон, в котором нам предстояло служить, никоим образом не напоминал военный городок. Посмотришь — поселок не поселок, деревня не деревня — так, что-то среднее. Серые дощатые крыши, серые деревянные дома, похожие друг на друга, словно обшарпанные детские кубики. Стандартные, как говорится, типовые. Некоторые казались двухэтажными, но на самом деле никаких двухэтажных не было. Просто одни стояли на уступах сопок чуть выше, другие — ниже.

До неправдоподобия одинаковыми были и сопки. Лысые, покрытые у основания лесом, они сливались в одну бесконечную волнистую гряду. Деревья, как солдаты под огнем врага, упрямо карабкались навстречу морозному ветру вверх, но так и не могли захватить ни одной вершины.

Снега ночью выпало не так уж и много, и по всему косогору густо чернели разнокалиберные валуны. Иные из них по размерам были больше любого здешнего дома. Если их приволок сюда первобытный ледник, то каким же он был могучим, каким огромным!

Вниз от клуба, изгибаясь через каждую сотню метров, тянулась дорога. Она игриво убегала за уже знакомый нам дощатый забор, мимо контрольно-пропускного пункта, к железнодорожному полустанку и дальше, за одноколейку, к довольно-таки просторной и ровной площадке. Там и находилось летное поле, окруженное похожими на блюдца озерами, сопками и подковообразными капонирами. Самолеты, впрочем, стояли не в капонирах, а вдоль рулежной дорожки. Массивные, укутанные чехлами, они напоминали покрытых попонами лошадей, отдыхающих после долгой и тяжелой работы.

Над всем этим нависал угрюмый, весь в складках, темный полог облаков. До их скомканной, лохматой пелены можно было дотянуться рукой. Мутное, набрякшее водой и мокрым снегом небо, прогибаясь под собственной тяжестью, опускалось все ниже и ниже. И такая тишина царила вокруг — аж в ушах звенело.

Чужой, неодушевленный пейзаж. Замкнутый, тесный мирок. Это, конечно, не равнина, не степь, где даже в ненастные дни видно далеко-далеко во все четыре стороны.

Невольно подумалось: уединенный, укромный уголок! Сонное царство, захолустье, тихая заводь. Сюда, пожалуй, не докатываются даже самые бурные волны двадцатого века.

— Мыс Желания! Остров Уединения! — взглядывая то в окно, то на Пономарева, бубнил Шатохин. Он был явно разочарован и пытался сорвать на ком-нибудь закипавшее раздражение.

Валентин не реагировал, будто не слышал. Не привлек его внимания и окрестный ландшафт, словно северная экзотика была ему не в диковинку. Мельком, без особого интереса посмотрел он в окно, лениво зевнул и отошел к радиоприемнику.

Приемник долго капризничал — хрипел, как простуженный, трещал, гудел и противно попискивал. Неожиданно сквозь дребезжащее, злое жужжание пробился негромкий, ускользающий голос далекого диктора:

«…Произведен экспериментальный взрыв водородной бомбы. Испытания показали, что новое оружие в пятьсот — семьсот раз сильнее того, которое было использовано при налете на Хиросиму».

— Как? — всем телом дернулся Шатохин. — Во сколько раз?

— Тише ты! Не мешай, — отмахнулся Пономарев. Слышимость была плохой, и он продолжал плавно поворачивать рычажок настройки. Пробиваясь сквозь осиное гудение, голос диктора то усиливался до крика, то затихал, точно колеблемый ветром:

«Мы сохраняем превосходство и в области авиации. Наши самолеты способны достигать любой точки на земном шаре и возвращаться на свои базы. Таким образом, у нас есть все необходимое для нанесения превентивного удара по Москве и другим советским городам. Если же мы упустим благоприятный момент и позволим России произвести достаточное количество атомных бомб и стратегических бомбардировщиков, то никогда уже не сможем нанести ей решающего военного поражения».

— Во дают! — опять не сдержался Шатохин. — Это что же — «Голос Америки» или Би-би-си?

— Да черт их знает, — отозвался Валентин. — Я случайно напоролся. Хотел хорошую музыку поймать, а тут вон какие ноты!

«Капеллан наших ВВС полковник Фергюссон считает, что аморально затягивать мучения, если можно добиться скорой победы…»

— Он что, — Шатохин недоуменно кивнул головой в сторону приемника, — хрен ел или так одурел?

Действительно, диким, безумным был этот невероятный призыв: «Война — как можно скорее! Сейчас!»