Сергей Каширин: Предчувствие любви

Напрямую, по линейке от каждого такого знака, будто жало ядовитого гада, тянулась стрела. Стрелы нацеливались на Москву, Ленинград, Хабаровск и другие советские города. Сбоку, дробью, цифры: в числителе — расстояние, в знаменателе — продолжительность полета. Это — маршруты атомных бомбардировщиков, готовых нанести внезапный удар. На нижнем обрезе карты — примечание: «По материалам зарубежной печати».

— Ничего себе, обложили, как медведя! — Пономарев, задрав голову, попытался сосчитать эти, как он выразился, осиные гнезда, но сбился и с возмущением сказал: — Если столько известно по данным печати, то сколько же еще засекреченных! М-да, тут крепко попахивает порохом.

— Не порохом, а продуктом ядерного полураспада, — мрачно поправил Зубарев.

В коридоре хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Это был дежурный по части.

— Доброе утро, — совсем по-штатски поздоровался он. — Просвещаетесь? Как спалось? Говорят, на новом месте и сны вещие.

— Говорят, что кур доят, — пожимая руку Рябкова, совсем уже по-свойски заговорил Валентин. — Вы бы лучше подсказали, где нам согреться.

— Как это? — не понял старший техник-лейтенант. — Здесь, по-моему, тепло.

— Да я не о том, — усмехнулся Валентин.

— А-а, ясно. Только насчет выпить, у нас, товарищи летчики, ни-ни. Сухой закон.

— Жаль. — Пономарев изобразил на лице мину искреннего сожаления. — В здешнем климате, — он сделал жест в сторону карты, — сто граммов не роскошь, а предмет первой необходимости.

— Ты за всех не расписывайся, — буркнул Шатохин. Он, как всегда, предпочел остаться в сторонке, отгородиться от всего того, что могло бы выставить его в невыгодном свете.

— Помолчи! — с укоризной взглянул на Леву Зубарев. Дескать, ты что, шуток не понимаешь? Или Валентин такой уж выпивоха, чтобы спрашивать о спиртном на полном серьезе? Мы только что перекусили, по-братски разделив свои дорожные припасы, и ни ему, ни нам никаких ста граммов не нужно. Просто забавляется человек. И дежурный по части видит, что разговор ведется праздный, ради красного словца.

— Тогда, на худой конец, пивка бы, а?

— Пивка? — улыбнулся старший техник-лейтенант. — Пивка бы и я не прочь, да бывает оно у нас лишь по большим праздникам, и то не каждый год.

— А на станции?

— На станции и буфета нет.

— Ну и глу-ушь, — протянул Пономарев. — А название какое-то крымское.

— Это точно, — согласился дежурный. По праву старожила он словоохотливо пояснил, почему так называют военный городок. Будто бы давным-давно приехал сюда летом известный в свое время генерал. А летом здесь красиво: склоны сопок покрываются яркими пятнами зелени, ласково отливают голубизной озера и небо. К тому же и денек выдался тогда на редкость солнечный, даже жаркий. К обеду солнце так припекло, что генерал, расстегнув шинель, заключил:

— Да тут настоящий Крым!

И впрямь картина здешних мест в июне чем-то напоминала пейзаж Черноморского побережья Крыма. Зато через час рванул холодный северный ветер, набежали, срезая вершины сопок, свинцовые тучи, и с июньского неба сыпанул… снег.

— Крым… м-да! — поежился генерал.

С тех пор так и пошло: Крымда. И станция — Крымда, и поселок — Крымда, и гарнизон, хотя на карте они обозначены совсем под иным наименованием.

— Улавливаете, в чем соль? — лукаво прищурился старший техник-лейтенант, как бы прикидывая, занимает нас его повествование или нет. Потом, посмеиваясь, добавил: — Тут подтекст. Климат, если судить по названию, крымский. А на самом деле три месяца — гнилое лето, остальные девять — зима.

Армейский анекдот, подумал я. Вымысел. Красивая небыль. Хочешь — верь, не хочешь — пожалуйста, а все-таки любопытно.

Нам, молодым, как говорится только что испеченным, зеленым лейтенантам, любая экзотическая подробность приятно щекотала самолюбие. Служба все-таки начиналась не где-нибудь, а в краю настоящего белого безмолвия. И не корысти ради мы сюда приехали, а по велению глубоко осознанного воинского долга. Конечно, трезвонить об этом во всеуслышание никто из нас не собирался. Но это ведь ясно и без этого.

Крымда — глушь? Ну и что же? Если военные аэродромы запрятаны в лесах или вот так, среди сопок, значит, это продиктовано необходимостью. А трудности… Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать.

— Странно все лее, снег — в июне, — задумчиво произнес Зубарев. — А ученые пишут, что в этом поясе когда-то было тепло, как в субтропиках. Выходит, земля отчего-то повернулась к солнцу другим боком. Может, от ядерного взрыва? Может, цивилизация уже погибала?