Геннадий Падерин: Таштагольская история

Тем временем геологи, обследуя сибирские недра, вышли на богатый рудный след, можно сказать, под боком у комбината — в заповедных таежных урманах Горной Шории. Вообще-то говоря, незначительные выходы руды были известны здесь еще до революции, велись даже разработки, однако месторождения промышленного масштаба удалось открыть именно теперь.

Комбинат расположен в Новокузнецке. Новокузнецк стоит на Томи-реке, а Томь под самым городом принимает в свои объятия одну из младших сестриц — звонкоголосую Кондому. Если пойти вверх по течению, говорливая речка приведет в самое сердце Горной Шории — к отрогам Абаканского хребта.

Туда, к истокам Кондомы, прорубаясь сквозь тайгу то по одному берегу, то по другому, лег от Новокузнецка рельсовый путь. Обосновались в железнодорожных тарифах звучные шорские названия — Тельбес, Мундыбаш, Темиртау, Каз, Шерегеш, Таштагол. Пробудилась таежная глухомань, потревоженная грохотом маршрутов, везущих руду. Руду, которая в шесть раз ближе (по сравнению с магнитогорской) к домнам сибирской металлургической житницы.

Конечно, не сразу, не в один присест перешли кузнецкие печи на местный паек. Тем более что начало этого перехода совпало с черной годиной в жизни Родины: первая большая руда на самом крупном из здешних рудников — Таштаголе — была добыта месяц спустя после нападения гитлеровской Германии, в июле 1941 года.

Трудным был период становления горношорских рудников, не вдруг набрали они силу. Старожилы вспоминают, как здесь, на равных с прочей техникой, выступала обычная совковая лопата, а на откатке руды использовались лошади.

Николай Дубынин посетил впервые Горную Шорию в 1954 году. К тому времени успел пройти хорошую жизненную школу: был учеником электромонтера, электромонтером, рабочим на одном из бодайбинских золотых приисков, потом закончил Иркутский горно-металлургический институт, несколько лет работал на шахтах Урала и Сибири, пока не занялся научным поиском в стенах Института горного дела. И сюда, в рудную «глубинку», приехал тоже с научной целью: исследовать возможности совершенствования добычи руды подземным способом.

Странно, но эта первая поездка не оставила следа в памяти — были какие-то встречи, разговоры, экскурсионный спуск в шахту, но все прошло, как бы скользнув по самой поверхности сознания. Зато последующие командировки помнятся в деталях, окрашены многоцветной гаммой неповторимых впечатлений.

Но впечатления впечатлениями, детали деталями, а все же пищи для больших идей, чувствовал Николай Григорьевич, не хватает, решающие обобщения нуждаются в гораздо более обширном исходном материале. С таким вот чувством неудовлетворенности, гнетущего недовольства своей работой на рудниках — ее эпизодичностью, невольной обрывочностью — приехал Дубынин в очередной раз в Таштагол. Приехал, надел брезентовую робу, каску и спустился в шахту. А там — аврал, генеральная, что называется, уборка: ждут, оказывается, приезда Ивана Федоровича Тевосяна, который в то время был заместителем Председателя Совета Министров СССР, одновременно исполняя обязанности министра черной металлургии.

В откаточном штреке Дубынину повстречался коногон, который вел в поводу полдесятка лошадей. Вслед ему кто-то кричал раздраженно:

— Да не вздумай мне в шахте спрятать: ненароком еще попадутся на глаза. В клеть их — и наверх, пусть на воле до завтра погуляют.

Пропустив табунок, с неохотой трусивший за коногоном, Дубынин увидел в глубине штрека молодого проворного горняка с метлой и совковой лопатой. Он подбирал оставленные лошадьми шматки «пустой породы», ссыпал в большое ведро. Когда Дубынин поравнялся с ним, горняк, резко выпрямившись, спросил в упор:

— Проходчик?

— Нет.

— Забойщик.

— Нет.

— Значит, люковой?

— Да нет же, я не работаю в шахте, приехал в научную командировку…

— А-а, значит, свободный человек. Держите вот метлу: поможете навоз убрать. Да шевелитесь же: не то как раз министр нагрянет!

Дубынин невольно рассмеялся.

— Если он — министр, так думаете, ему никогда в жизни и конского навоза видеть не доводилось?

Горняк поджал губы.

— Сразу видно чужака, не болеете душой за шахту. А нам поди-ка обидно, что мы тут, в Сибири, на лошадином уровне еще перебиваемся — обидно и неохота этот уровень министру показывать.

Дубынин не нашелся что сказать, молча протянул руку за метлой.

…Министр нагрянул, когда они дошли почти до самого ствола шахты, совсем немного оставалось убрать.