Василий Ганибесов - Старатели

Редкостно ранний глубокий снег окончательно прихлопнул оводов. Мухи померзли. Ручьями воды начисто промыло старательские дворы, и совсем прекратились заболевания.

Из города пришла радостная весть: бежавших Сидорова и Бена поймали. В Сидорове легко опознали белогвардейца Асламова. Бен оказался матерым японским шпионом, действующим заодно с Асламовым.

Наступила теплая, ясная забайкальская осень. На сопках вторично зазеленела травка, започковался и начал цвести багульник. Старатели ободрились и с новой жадностью принялись за работу.

На 14-й шахте Залетин, назначенный начальником ее, пустил механическую мойку. У Данилы Жмаева на «Сухой» забойщики-гидравлисты Зверев Иннокентий и Афанас Педорин наткнулись на богатейшую уходящую в сопку с видимым золотом кварцевую жилу. Это сулило изменить все лицо Мунги.

Механический цех досрочно закончил монтаж новой драги «Гном». «Гном» на гусеницах от старого трактора сам выполз из двора мехцеха и, фыркая, лязгая сталью, спустился в воду старого затопленного разреза. Это была универсальная драга, работавшая на местном топливе, вездеходная, с парогидравлическими установками для оттаивания мерзлоты и с улавливателями, как на мойке.

Свиридова и Усольцев шли по старательской тропинке.

С кустарника падали последние одиночки-листья — золотистые, с темными, обмороженными жилками. Слева на крутых боках приисковых отвалов, обманутая теплой лаской солнечной осени, нежной щетинкой зазеленела молодая травка. Справа, в каменистом русле, тихо бормотала Мунга.

Усольцев шел вслед за Свиридовой. Он видел тонкие колечки позолоченных солнцем волос; на маленьких, вероятно очень мягких мочках ушей темнели проколы для сережек, и, словно чувствуя, что Усольцев смотрит ей в затылок, Свиридова неожиданно остановилась. Усольцев, вздрогнув и отступая, с отчаянной решимостью схватил ее за рукав жакета и прошептал:

— Погодите!..

Свиридова опустила глаза, приготовясь слушать о старателях, о машинах, о социализме.

— Я хотел вам сказать, Наташа... Наталья Захаровна. Я люблю вас... Наташа, люблю, — бормотал он, думая, что теперь ему уж все равно. — Я не виноват. Я не мог не сказать. Пожалуйста, извините меня...

Она взяла его сухую, горячую руку:

— Не надо здесь... Хороший мой...

Григорьевна, увидев Наташу вместе с Усольцевым, оторопела. Она схватила Наталью в объятия и звучно поцеловала. Потом подошла к Усольцеву и крепко обняла его.

Прииск готовился к зиме. Утеплялись бутары и мойки, чтобы вести промывку круглый год; в отработанных шахтах накапливалась вода.

В разрезе всю осень плавала драга «Гном» и, деловито позванивая ковшами, перемывала не только золотоносный пласт песков, но и отвалы эфелей и гальки, вылавливая из них снесенное со старательских бутар золото. Драга давала самое дешевое золото во всем приисковом управлении. Приказом по управлению начальником драги была назначена Анна Осиповна. Сменными мастерами встали Константин Корнев, Степан Загайнов и Степанида Куприяновна Булыгина.

На участке «Сухой» Данила заложил, в открытую жилу разведочную штольню; начальником ее стал Иннокентий Зверев.

Зима в тот год явилась рано. В середине октября замерзли Мунга и байкалы, а в конце месяца морозы сковали голую, бесснежную землю.

Усольцев верхом ехал в Синяху, где искали золото старики во главе с Иваном Мартыновым: он надеялся засветло добраться до них и заночевать там. У Чистых ключей его застиг ветер, исколол уши и обжег лицо.

В глубокой щели извилистого Скалистого лога было тихо. С боков нависали разрушенные каменистые стены страшной высоты. В логу лишь кое-где у подошвы северной стены торчали уродливые, окоченевшие лиственницы да высоко-высоко на солнцепеке цеплялись за расщелины редкие кустики багульника. Почти в упор сошедшиеся гигантские хребты синяхинского водораздела стояли голыми, без леса, в неприступной броне изломанных гранитов.

Скалистый лог тянулся километра на два и внезапно оборвался, распахнулся широкой падью. На просторе пади Чалка повеселел, навострил уши: вдали завиднелось зимовье.

В зимовье было безлюдно и холодно. На нарах, покрытых примятым сеном, валялись дохи, козьи унты и пожелтевшая от старости бурятская кошма. Усольцев принес хвороста и развел огонь.

Пришел Калистрат, оторвал с усов ледяные сосульки и тогда только сказал:

— Ну, здравствуй. Замерз? Сбрось полушубок-то... Чай сварим.