Алексей Горбачев - Последний выстрел. Встречи в Буране

Дождь усилился. В окно Лидия Николаевна видела, как с ветвей закапала вода, и ей показалось, будто ветви торопливо отсчитывают кому-то спасительное лекарство.

На кухне Рита укладывала в сетку Веры Матвеевны подарки и в первую очередь, конечно, клубничное варенье. Рита и Вера Матвеевна успели подружиться за эти дни. Лидия Николаевна слышала голос операционной сестры:

— Ты вот что, к нам приезжай, институт у нас хороший, больницы хорошие. Жить у меня будешь. Незачем тебе идти в это общежитие. От института живу я недалеко. Удобно тебе будет.

— Конечно, конечно, Вера Матвеевна, приеду, — соглашалась девушка. — Идемте в больницу, со всеми попрощаетесь, а то сейчас машина подойдет.

— Ах, боже мой, не люблю прощаться, — вздохнула Вера Матвеевна. — Ну да ладно, идем.

«Уезжают, уезжают, — с отчаянием билось в голове Лидии Николаевны. — Почему же не идет Михаил Петрович? А вдруг не придет?» — ужаснулась она.

Как тяжелый больной, стонал под окном ветер, и Лидии Николаевне было жутковато одной в просторной, похожей на больничную палату комнате, где и мебель-то была вся больничная...

Неслышно вошел Михаил Петрович. Он был в той же куртке на длинной «молнии», но в расстегнутом коротковатом плаще, в кепке, в сапогах. Это, видимо, брат нарядил его в дорогу... Лидия Николаевна взглянула на него и сразу почувствовала, как внутри что-то оборвалось.

— Прощайте, Лидия Николаевна, — шепотом сказал он, целуя ей руку.

Она растерялась, забыла, что нужно говорить в ответ, как будто не понимала смысла его слов, потом еле выдавила:

— Прощайте, мой хороший спаситель...

— И, может быть, виновник несчастья.

— Нет, нет, не смейте так говорить, — решительно запротестовала она. — Вы не виноваты, у дикарей свои законы. — Лидия Николаевна заглянула ему в глаза и вдруг расплакалась.

— Что вы, что вы, Лидия Николаевна, — забеспокоился он. — Зачем же плакать, не надо плакать, не надо...

— Извините, не буду, — она достала из-под подушки носовой платок, вытерла слезы. — Не буду плакать, если вы дадите честное слово еще приехать в Буран.

Он грустно улыбнулся, тихо сказал:

— Приеду. У меня здесь родственники. Но вас уже не будет...

— Буду, Михаил Петрович, буду, — торопливо отвечала она. — Я уж никогда не смогу покинуть больницу, где спасли мне жизнь, я в долгу перед этой больницей и перед вами в долгу... Всю вы меня перевернули... Я многое поняла за это время.

Михаил Петрович встал, потянулся рукой к календарю.

— Не ищите тот листок, его уже нет. Мы с Ритой вчера сорвали его.

Вернулись Вера Матвеевна и Рита. Целуя Фиалковскую, Вера Матвеевна растроганно говорила:

— До свидания, милая вы моя Лидия Николаевна. Хоть мало я пожила здесь, да рада — хороших людей встретила. Выздоравливайте поскорей и нас не забывайте. — Вера Матвеевна взглянула на Михаила Петровича, вздохнула, кивнула головой Рите — идем, дескать, пусть люди попрощаются.

С улицы слышался надрывный гудок автомашины — это, видимо, Тамара звала своего доктора.

Косой дождь хлестал по ветровому стеклу газика, дробно барабанил по брезентовому тенту, как будто спрашивая у пассажиров: куда вас леший несет в такую непогодь?

Молчаливая, сгорбившаяся Вера Матвеевна сидела рядом с шофером, а Тамара и Михаил Петрович разместились на заднем сиденье. Тамара была разговорчива, хорошо настроена, ее черные глаза так и светились от радости и счастья. Она без умолку хвалила Буран — ну просто не село, а курорт, и звонко хохотала, если машину встряхивало на колдобинах, прижималась к доктору.

Не переставая, хлестал дождь, и трудолюбивые «дворники» чертили и чертили свои полукруги, очищая ветровое стекло от влажной мути. Один «дворник» мелькал перед глазами шофера, второй перед Верой Матвеевной.

Сквозь прогалины очищенного стекла Михаил Петрович видел опустевшую, неприветливую степь, совсем непохожую на ту, какая расстилалась перед ним, когда по этой же дороге он ехал на «москвиче» в Буран. Тогда все было по-другому: весело сияло жаркое солнце, золотились хлеба, сидели на столбах зоркие орлы... Тогда машину вела Лидия Николаевна, а сзади сидел радостный, взволнованный встречей Ваня...

Встретились братья хорошо, а вот расстались холодно, и хотя брат просил приезжать на следующий год, но в этой просьбе слышалась только обычная обязанность родственника.

Зато племянники — бедовые Ванины сыновья — были рады встретить дядю Мишу и летом, и зимой, зимой даже лучше: можно покататься на коньках, на лыжах (Толя добавил — и на санках).