Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Да, настали времена, — с печальным ожесточением проговорил доктор Бушуев, снимая с плеч тяжелое, промокшее до нитки пальто.

Прежде, когда врача вызывали к больному, за ним приезжала новенькая санитарная машина, а теперь? Теперь Фёдор Иванович из конца в конец ходил по городу пешком. Вот и сегодня. Обойдя почти всех больных и раненых, он вернулся домой уставшим, разбитым.

В комнате было холодно и сыро, как в погребе. По стеклам, крест-накрест заклеенным рыжеватыми полосками бумаги, неутомимо хлестал бесконечно долгий осенний дождь. На улице, под окнами, сиротливо скрипел от порывистого ветра продрогший мокрый тополь, будто жалуясь на непогоду и одиночество.

— Вот и ты скрипишь, подобно тополю… Один, как волк, — горько рассуждал вслух Фёдор Иванович.

Один, как волк… А ещё недавно, совсем недавно у него было всё: семья, друзья, больница, операционная, просторные светлые палаты с никелированными койками и белыми тумбочками. Койки и тумбочки он приобрел для больницы в прошлом году, и по утрам, заходя в палаты, любил наблюдать, как на стенах играли яркие солнечные зайчики от никелированных коечных спинок. Ему даже казалось, что именно благодаря этим солнечным зайчикам больные скорее выздоравливали, скорее становились на ноги.

Когда-то была у доктора Бушуева одна сокровенная мечта: он думал поехать на полгодика в Харьков к профессору Геймановичу — известному нейрохирургу, чтобы поработать у него в клинике. Кстати, сам профессор настоятельно приглашал и всегда был рад, если Фёдор Иванович появлялся в профессорском кабинете. Чуть заикаясь, Гейманович спрашивал: «На сколько, дор-рогой, прибыли? Ах, опять на недельку! Так и знайте — не отпущу, не отпущу…»

Где сейчас профессор Гейманович? Эвакуировался? Да, вполне возможно, уехал в глубокий тыл. Может быть, надел форму военного врача и ушёл на фронт?

А вот он, доктор Бушуев, о форме военного врача даже думать не смел. У Фёдора Ивановича и сейчас защемило сердце, когда он вспомнил частые стычки с военкомом. Хмурый, с красными от недосыпания глазами подполковник досадливо отмахивался от беспокойного доктора, а однажды в сердцах прикрикнул — дескать, куда вам на фронт: сидите и не мешайте человеку заниматься делами!

Фёдор Иванович понимал: военком прав, потому что таких, как он, в армию не берут, калек на фронт не посылают. Но вместе с тем хирург не мог согласиться, что он калека, ему никто и никогда не говорил в глаза это обидное слово — калека. Наоборот, поскрипывая новым протезом, Фёдор Иванович, бывало, ходил по больнице с таким проворством, что сотрудники еле успевали за ним. Протез не мешал ему стоять, сколько нужно, у операционного стола, ходить на вызовы… Но в военкомате о его новом и удобном протезе были почему-то другого мнения и считали Бушуева человеком невоеннообязанным.

Фёдор Иванович возмутился, решил доказать военкому, что у него есть, в конце концов, неоспоримые права гражданина! И это не помогло. Военком улыбнулся и тихо, будто не желая, чтобы слышали посторонние, сказал:

— Ох и надоели вы мне, дорогой Фёдор Иванович. Да поймите же, наконец, я не имею права призывать вас в армию. А что касается гражданского долга — каждый честный гражданин и в тылу нужен.

«Вот тебе и нужен, — думал сейчас Фёдор Иванович. — А сам-то военком в тыл не поехал, сам роту городских ополченцев повел на передовую».

В эту минуту у доктора Бушуева было единственное желание — спать, спать… Если бы он мог уснуть на неделю, на год, чтобы потом, проснувшись, увидеть снова солнечных зайчиков в просторных и светлых палатах больницы, чтобы потом эти дождливые хмурые дни вспоминать, как страшный сон.

Порой сквозь тяжёлую дрёму он видел самое дорогое, что было у него на земле, — во сне к нему приходила жена Лиза, во сне ему слышался заливистый и звонкий голосок восьмилетнего сына Фильки.

Филька весь в мать — черноволосый, черноглазый.

Лиза всегда повторяла:

— Если сын похож на мать, значит будет счастливым.

Фёдор Иванович соглашался: да, похож на мать, но радовался и даже гордился, что характер у сына отцовский. Мальчик хотел быть хирургом, как отец. Обычно сорванцы филькиного возраста настроены куда более романтично, мечтая быть то лётчиками, то полярниками, то геологами-путешественниками, а вот Филька — хирургом!