Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Очень прошу, отложите, после работы зайду, — отвечал он.

Только жена да операционная сестра Майя знали ещё и о том, как проводил иногда свои отпускные дни Фёдор Иванович. В больнице он всем говорил — еду, дескать, отдыхать в Крым или на Кавказ, а на самом деле отправлялся в Харьков к профессору Геймановичу или в Москву в хирургическую клинику Института усовершенствования врачей.

Он был слишком жаден к знаниям и не любил попусту терять времени.

Майя знала, что в праздничные дни Фёдору Ивановичу не было отбоя от подарков и поздравлений. Накануне в квартиру приносили цветы, телеграммы, не смолкал телефон, и Лиза порой в шутку жаловалась Майе:

— И цветы от женщин, и телеграммы от женщин, и по телефону звучат женские голоса.

— Фёдор Иванович пользуется успехом, — смеялась Майя, и сама не забывала какой-нибудь безделицей напомнить Фёдору Ивановичу о празднике или об удачной операции. Впрочем, он тоже не оставался в долгу перед ней, потому что она была постоянной участницей его удач в операционной.

— Хорошая операционная сестра — это вторая жена, — в шутку говорил он.

Но сейчас Майя не узнавала Фёдора Ивановича. Ей было до слёз больно и обидно видеть его таким хмурым, постаревшим, небритым. Куда девалась его былая аккуратность!

Будто разгадав её мысли, Фёдор Иванович остановился у окна. Дождь по-прежнему неутомимо хлестал по заплаканным стёклам, тоскливо стонал на улице тополь.

Доктор потёр ладонью колючий подбородок.

— Машенька, а не смогли бы мы сообразить горячей водички для бритья, — обратился он к соседке.

— Можно, конечно, можно, — откликнулась та. — Сейчас принесу.

Фёдор Иванович понимал: нехорошо радоваться несчастью человека, а сам сейчас где-то в глубине души всё-таки радовался возвращению Майи. Она принесла с собой частицу той беспокойной, но чудесной жизни, когда они вдвоём входили в операционную.

— А всё же, Майя, что нам делать? — опять спросил он, хотя знал, что и она, его рассудительная операционная сестра, теперь ничего утешительного не придумает. По всей видимости, она готова задать ему точно такой же вопрос.

— Жить, — ответила Майя.

— Жить? Иначе говоря, существовать… Незавидная перспектива. Вот ведь как нескладно получилось у нас.

— Мы с вами не виноваты.

— А кто же? Кто виноват, хотел бы я знать?

— Обстоятельства.

— Когда больной умирает на операционном столе, хирург тоже пытается найти эти спасительные обстоятельства…

— Но у вас пока никто не умер на операционном столе.

— Надежды умерли, всё, чем жил, что было дорого, умерло.

— Не рано ли хороните свои надежды? — серьёзно заметила Майя.

— А что делать? Я не знаю, что несёт завтрашний день. Понимаешь? Не знаю! Всегда знал, всегда всё мне било понятно, всё ясно. А теперь?

— Завтрашний день может принести только одно — борьбу с захватчиками.

— Борьбу? — Фёдор Иванович изумлённо посмотрел на собеседницу. — Ты говоришь борьбу, но бороться могут только те, у кого оружие.

— Оружие тоже добывается в борьбе.

— О каком оружии говоришь ты?

— У каждого своё.

«У каждого своё», — про себя повторил Фёдор Иванович.

Она права: у каждого своё оружие… Вот если бы ему сейчас быть в военном госпитале или в больнице, если бы он имел возможность взять в руки скальпель — он действительно боролся бы и побеждал.

Теперь Фёдор Иванович мучительно тосковал без настоящей работы. Ведь как ни жутко, как ни трудно было стоять в операционной в те дни, когда где-то совсем рядом рушились дома, когда визг падающей бомбы давил своей невидимой тяжестью, сковывал руки, гнал прочь в тёмное сырое убежище, — он работал, он не отходил от операционного стола. Беспокойство за жизнь больного было сильнее страха перед вражеской бомбой.

Как-то после очередной бомбёжки, проходя по больничному коридору, он услышал, как дежурная сестра говорила своей сменщице:

— Бомба разорвалась прямо в больничном саду, а Фёдор Иванович продолжал оперировать. Вот это смелость!

Он удивлённо взглянул на сестру, как бы спрашивая: о какой смелости говоришь ты? Я просто-напросто не мог бросить на операционном столе больного человека, потому что в то время была дорога каждая секунда — и только, и никакой смелости…

Фёдор Иванович и сейчас не бросал раненых, которых оперировал в ту последнюю ночь. Каждый день, в любую погоду, он ходил от дома к дому, и каждый раз сердце его сжималось от боли, потому что не мог он оказать больным настоящую помощь: не было самого главного — больницы.