Алексей Горбачев: Последний выстрел. Встречи в Буране

Покровительственно усмехаясь, Тамара дивилась Фросиной наивности.

Во время ужина пришел Иван Петрович — угрюмый, хмурый, как туча.

— Вот хорошо, — обрадовалась Фрося. — Садись, Ваня, вместе поужинаем.

Он злыми глазами обшарил стол.

— Что водку не поставила? Неси!

— Да что ты на ночь-то глядючи, — махнула рукой жена, думая, что он шутит.

— За твоего папашу хочу выпить, за тестя дорогого, за здоровьице Игната Кондратьевича. И за твоего дядьку Дмитрия Романовича, пастуха нашего! За всех твоих родственничков! — не обращая внимания на гостей, кричал хозяин.

— Что ты, Ваня? — испуганно спросила Фрося.

— Кто потребовал, чтобы мне выговор по партийной линии? Твой батька! Кто кричал — убрать его с председательского места? Твой дядька! — наступал на жену Иван Петрович, как будто она была во всем виновата. — Все, крышка! Уеду! Продам к чертовой бабушке дом и уеду! А не продам — сожгу. Сам строил!

— Куда же ехать, Ваня, из своего села-то? — со слезами в голосе возразила Фрося.

— Твое село. Моего здесь ничего нету. Не по душе я пришелся твоим родственничкам!

Фрося заплакала.

— Неправда, Ваня, к тебе все хорошо относились, как родного приняли.

Иван Петрович вышел. Слышно было, как он гремит посудой в кухонном шкафу.

— Михаил Петрович, хоть вы уймите его, уедет сдуру, бросит нас. Да как же я с детьми-то? — причитала Фрося, размазывая по лицу слезы.

— Я поговорю с ним, не расстраивайтесь понапрасну, — успокаивал невестку Михаил Петрович, недоумевая: что же произошло? Ваня шел на собрание, уверенный в своих силах, и вдруг все обернулось по-иному. — Идите, идите, Фрося, устройте на ночлег Тамару, — попросил он. Тамара протестующе глянула на доктора. — Я хочу поговорить с братом наедине, — пояснил он.

Женщины ушли.

С графином в руке появился Иван Петрович. Он хотел было наполнить водкой кружку, принесенную Фросей для молока, но Михаил Петрович успел прикрыть ее ладонью.

— Не надо, Ваня, — попросил он.

— Тебе не надо, а мне надо!

— И тебе не надо.

— Командуешь? В чужом доме командуешь?!

— Знаешь, Ваня, есть предел грубостям. Я приехал к тебе в гости. Задержался не по своей вине. Если стеснил, извини, скоро уеду. Но давай все-таки разберемся, что случилось?

Брат грохнул об пол графином, только стекла брызнули.

— Чего толковать? В чем разбираться?!

— Хотя бы в том, что ребята бегают босиком по веранде и могут стеклами от графина порезать ноги. Для начала давай хоть в этом разберемся и подберем осколки.

Иван Петрович исподлобья глянул на брата, процедил:

— Смеешься? Глупее себя считаешь? — взвинченный и обозленный, он расхаживал по веранде, дымя сигаретой. Под ногами хрустело битое стекло.

— Ты, Ваня, объясни все-таки, что случилось?

Брат сел за стол.

— Ну, хорошо, — сердито начал он, — допустил ошибку. Но зачем же вешать всех собак на мою шею? Зачем говорить, что я людей в грош не ценю, что рекорды для меня дороже человека? Да разве я виноват, что Федя Копылов заболел? Разве моя вина, что этот шофер ударил докторшу?

«Вот, оказывается, в чем дело, все ему припомнили на собрании», — подумал Михаил Петрович.

— Что же, я для себя старался? Для колхоза же, — обиженно продолжал Иван Петрович. Он закурил новую сигарету, помолчал немного, потом неуверенно попросил: — Ты, Миша, скажи, по-братски скажи — разве я виновен? Разве я достоин, чтобы мне строгий выговор по партийной линии?

— Извини, Ваня, за откровенность — виновен, — тихо ответил Михаил Петрович, в упор глядя на брата.

— Так. Спасибо, братец, утешил, поддержал. — Иван Петрович криво усмехнулся. — Как те родственнички, мать их в душу...

— Ты не сердись, Ваня, — говорил Михаил Петрович, стараясь быть убедительным и по возможности мягким, — я тебе вот что хочу сказать: откажись ты от председательской должности, не твоя это стихия. Садись на трактор, на комбайн. Больше толку будет. Мне кажется, не умеешь ты людьми руководить, нет у тебя призвания к этому, и образование у тебя не то, что нужно для председателя...

— Хватит! — крикнул Иван Петрович. — Я уже встречал таких советчиков.

Он ушел.

Михаил Петрович слышал шаги его во дворе, слышал, как хлопнула калитка.

Пока братья разговаривали, Фрося успела сбегать к отцу.

— Ну, где он, непутевый? — спросил пришедший старик.

— Он ушел... Уехал! — заголосила Фрося.

— Да погоди ты! — прикрикнул на дочь Игнат Кондратьевич.

— Ушел, бросил нас... Это все ты, ты! — обвиняла отца Фрося. — Все вы. Да что он вам сделал?