— Ты не шуми, дочка. Ты иди, спи. Иди, иди, утро мудренее вечера. — Когда Фрося ушла, Игнат Кондратьевич тяжко вздохнул. — Вот ведь беда какая стряслась...
— Не строго ли наказали человека? Заслуженно ли? — недовольно проговорил Михаил Петрович.
— Да, да, строго, — согласился Игнат Кондратьевич. — Не чужой мне Ваня, да что поделаешь. Дело-то оно поважнее всякого родства... Я ведь говаривал Ване: «Живи ты своей головушкой, думай сам». А Ваня думать не хотел, он все туда поглядывал, наверх, что там скажут, то и ладно, то и делает... Акима Акимовича богом считал. А бог-то сам с гнильцой, бог-то сам «ура» любит кричать, и Ваня от него научился... Оно «ура» хорошо кричать, коли сила за тобой идет, коли рядом локти. А ежели, скажем, других локтями расталкивать станешь да один останешься — добра не жди... — Старик покачал головой. — Вон сколько глаз было, а не доглядели. Ваня-то сперва хорошим вроде был, деловой мужик. Хвалили его, в газетах, по радио хвалили, на совещаниях разных добром поминали... Похвала ведь, что ржавчина, разъедает незаметно. Вот чего я боюсь, Михаил Петрович, накуролесит мой зятек, ох накуролесить может... На собрании-то в резолюцию записали — собрать общее колхозное собрание и освободить Ваню от председателя. Поймет ли, что добра ему люди желают.
— Должен понять, не глупый же он человек, — сказал Михаил Петрович.
— Если бы понял, если бы понял...
Они еще долго разговаривали, оба в одинаковой мере озабоченные судьбой Вани.
— Куда же он мог уйти, — тревожился Михаил Петрович.
— Куда, спрашиваете? Известное дело — помчался к своему «богу», к Акиму Акимовичу. Завтра жди — прилетит коршун, шуму-то будет... Уж мы-то Акима Акимовича знаем!
Старик оказался прав: Иван Петрович разбудил Тимофея и приказал ему заводить машину, в район ехать.
— Что так поздно, Иван Петрович?
— Твое дело шоферское, заводи! — цыкнул председатель на любопытного шофера.
Всю дорогу в машине Иван Петрович молчал, поскрипывал зубами да в мыслях костерил и родственников и неродственников и распоряжался: тесть уже стар, пора ему на заслуженный отдых, на пенсию... Ничего, ничего, назначит он ему пенсию, не возрадуется. Романюка на пушечный выстрел не подпускать к комбайну, посадить на «летучку» и пусть развозит запчасти. Синецкого... Вот с Синецким потруднее. Иван Петрович как-то шуточками-шуточками хотел натравить на него Феню — так, мол, и так, что-то частенько Виктор у докторши задерживается, машину вместе по ночам ремонтировали и теперь в палате днюет и ночует. А Феня в ответ: «Иван Петрович, вы разве не верите в настоящую дружбу между мужчиной и женщиной? Я, например, верю и люблю Лидию Николаевну, она в нашем доме самый желанный человек...» Дура эта Феня, хоть и учительница... Без жены трудно сварганить дельце о моральном разложении... Вот если бы Феня пожаловалась...
Аким Акимович не удивился позднему визиту бурановского председателя (тот навещал его в любое время).
— Ты мне толком, толком обрисуй положение, — потребовал Аким Акимович, выслушав сбивчивый и путаный рассказ Ивана Петровича о партийном собрании.
* * *
Вот уже несколько дней Михаил Петрович не видел брата. Ваня рано уходил из дому и поздно возвращался, обедал где-то в бригадах. Фрося несколько успокоилась, увидев, что муж не собирается покидать ее с ребятишками. А уж о ребятишках и говорить нечего, те по-прежнему льнули к дяде Мише, особенно младший, Толя.
Глядя на племянников, Михаил Петрович вспоминал о том, как они когда-то в детстве дружили с Ваней, а теперь пробежала между ними черная кошка...
Однажды Толя по секрету спросил:
— Дядя Миша, а тетя Тамара хорошая?
— Разумеется, хорошая.
Мальчик покрутил головой.
— Не, плохая.
— Это откуда у тебя такая оценка? — заулыбался дядя Миша.
— Я попросил тетю Тамару рассказать про телевелезор, а она сказала: ты не поймешь... Вася вон рассказывает, понимаю — и стихотворения и буквы все.
Михаил Петрович дернул племянника за темную челку.
— Эх ты, теле-веле-зор, чудак! Телевизор, брат, машина сложная, я сам не понимаю.
— Ну да? — удивился мальчик. — Ученый и не понимаете?
— И не понимаю... Может, все-таки тетя хорошая?
Малыш немного подумал, опять покрутил головой.
— Не, плохая, играться не хочет.
Михаил Петрович повозился с племянником, всласть поборолись они на полу, вслух прочитали «Мойдодыра». Тамара, видевшая это, сказала с улыбкой:
— Вот не подозревала, что ты любишь детей и умеешь разговаривать с ними.
Читать дальше