Василий Шаталов - О дереве судят по плодам

Так в течение нескольких лет шла реанимация земли — упорная борьба за то, чтобы вернуть ей жизнь, живительные соки, здоровье и плодородие.

Еще тогда, стоя на краю ячменного поля, Ораков думал о том, кому же он доверит целинный участок, когда придет пора выращивать овощи? Задача нелегкая. И вовсе не потому, что у председателя не было выбора. Все обстояло как раз наоборот. За последнее время он выпестовал целую плеяду молодых бригадиров. А тот, кто проявлял равнодушие и лень, от бригадирства был отстранен.

Это сразу сказалось на деле.

Дух соперничества между бригадами был настолько велик, с таким упорством они боролись за первенство, что показатели у них были почти ровные. Так что… не обидев остальных, трудно было отдать предпочтение какой-нибудь одной. В таких условиях Ораков мог бы спокойно послать на целину любую бригаду и ее судьба была бы в надежных руках.

Но этот путь ему казался слишком торным, простым и легким. Ему хотелось идти своим, пусть трудным, связанным с риском, но своим путем. И Бегенч решил послать на целину не лучшую бригаду, а ту, что слабее и хуже других, а бригадиром — никому неизвестного, неизбалованного славой овощевода. Но и этот, ничем не проявивший себя овощевод, по мнению Оракова, должен быть бойким и смекалистым, иметь призвание руководителя. Смысл подобного риска башлык видел в том, что в случае успеха будет открыт новый талант, а бригада — подтянута до уровня передовой. «Все это хорошо, — думал председатель, — но где взять такого парня?»

…Надо искать, твердо решил Бегенч, и продолжил поиски. Он приглядывался к людям, к их работе. И не только среди овощеводов, — на других участках. Изучал их способности и характеры. Он верил в свою удачу. Верил и знал, что алмаз не затеряется даже в золе, что рано или поздно он себя обнаружит.

…Потомственный чабан Аймед Аннаев всю жизнь провел в пустыне. Это был настоящий «кумли», «человек песков». Много лет он прошагал за своей отарой, и теперь вряд ли сосчитал бы сколько износил за это время тупоносых, из сыромятной кожи, широких и удобных в ходьбе чокаев.

Отара давала каракуль, шерсть, мясо. Чабан гордился своим трудом и ни разу за годы своего пастушества не пожаловался ни на скуку одиночества, ни на тяжесть труда, ни на суровость родной пустыни. В представлении Аймеда она не столько суровая, сколько добрая, щедрая и красивая. Красивая всегда, во все времена года! Взять хотя бы весну. Не узнать в эту пору ни лощин, ни песчаных увалов. В розовый туман оденется саксаул и в таком наряде, словно зачарованный, не шевелясь, будет долго стоять под солнцем. Но ярче, наряднее саксаула другой знаменитый житель песков — кандым. Его круглые, как шарики, цветы весна окрашивает в самые разные цвета. И серовато-зеленый, хвойный куст кандыма бывает сплошь осыпан то желтыми, как нарцисс, то розовыми, как пион, то красными, то вишневыми цветами. От таких кустов глаз не оторвешь. Потом, когда шарик высохнет, ветер сорвет его и покатит по песку. Там, где он прибьется, вырастет новый кандымовый куст.

Много в пустыне цветов и много трав. И все они, как родные, дороги сердцу Аймеда. В тех же лощинах, рядом с безлистым кустарником, пробьются к солнцу пырей-арпаган, алые маки, синие ирисы, колокольчики и золотисто-белые ромашки, которые за сходство с плоской, косматой по краям шапкой чабана называют «чопан тельпек» — «пастушья папаха». С приходом весны дружно взойдет песчаная осочка — илак, травка неказистая, но самый лакомый для овец корм. И даже барханы к весне повеселеют, покрыв свои бока свежей волнистой рябью. Оседлав их вершины, пустит по ветру золотисто-зеленые пряди песколюб-селин.

Немало будет и голых мест. На них-то, недалеко от зарослей кандыма, во всей лучезарной красе почти на метровую высоту поднимется гордая сунгула. С виду она похожа на огромный, отлитый из чистого золота, кукурузный початок. Только вместо янтарных зерен на толстом и круглом стебле сунгулы, плотно прижавшись друг к другу, вспыхнет множество желтых, широко открытых цветков. Иногда сунгула появляется целым семейством. У нее тонкий приятный аромат, на который, непонятно откуда, прилетают пчелы. Туркмены называют ее «ийлан додок» — «змеиные губы». Но почему и кто ее так назвал? — задумывался чабан. — Причем здесь «змеиные губы»?

И понял однажды. Он заметил, что «ийлан додок» всегда вырастает по соседству с кандымом. Поселившись рядом, сунгула скрытно, под песком пускает к соседу корни-присоски и начинает из него высасывать соки. Сами щупальцы, снабженные присосками, как бы похожи на губы змеи. Отсюда, очевидно, и название цветка. Но это нисколько не роняло в глазах чабана достоинств сунгулы. Разве можно винить ее за то, что природа определила ей такую судьбу?