Василий Шаталов - О дереве судят по плодам

Вдобавок ко всему мешали басмачи, державшие в страхе жителей предгорной равнины. Так что… в ту пору быть башлыком было не только трудно, но и опасно.

Знакомясь с историей колхоза, Ораков обнаружил, что они ровесники: каждому из них по тридцать пять. Возраст зрелой молодости и силы. Но вместе они прожили только год.

Как сложится дальше? Сколько еще им суждено прожить вместе? И суждено ли?

Но так подумалось только однажды.

Дела захлестнули Бегенча с головой, и тут уж было не до грустных размышлений. Все силы он отдавал одной цели — закрепить достигнутый успех и развить его дальше.

К этому времени, как нельзя кстати, подоспели решения мартовского Пленума ЦК КПСС, сыгравшие в жизни молодого башлыка роль надежного компаса. В этом историческом документе партия призывала сельских тружеников решительно и смело браться за механизацию сельского хозяйства, мелиорацию земель и повышение ее плодородия. Ораков твердо следовал заданному курсу, определившему программу его действий на многие годы.

О бурной ссоре заведующего фермой с башлыком относительно освоения засоленного участка в тот же день узнало все село. Причем симпатии большинства его жителей — как это ни странно — были на стороне Тагана Чорлиева. А случилось это так потому, что жители села знали тот бросовый, покрытый, словно саваном, белый солончак, и все до единого были уверены, что никакая сила к жизни его не вернет.

Но башлык стоял на своем. Он верил, что тот участок можно оздоровить и ввести в севооборот. Однако его решение взяться за освоение солончака все оценили как безрассудство, которое может дорого обойтись колхозу.

Об этом и заявил Чорлиев башлыку. Он был хитер и, конечно, знал, что говорил. Если солончак промывать, а соленую воду не сбрасывать, то от такой «промывки» недалеко и до беды: еще выше поднимутся грунтовые воды, еще больше солей накопится в почве и весь участок превратится в болото, которое может погубить и здоровые земли.

Но заведующего фермой подвела самоуверенность. А, может, невежество. Во всяком случае его надежды на то, что Ораков будет действовать по старинке, когда не было техники, не оправдались.

Бегенч же начал с того, что пригласил в колхоз отряд механизаторов. Вдоль всего солончака они прорыли глубокий, похожий на ровный овраг, коллектор. Потом этот участок спланировали, вспахали и промыли. Соли в нем поубавилось. Но все еще он никуда не годился. Почва была тяжелая, бесструктурная. Из-за этого многие годы она не дышала. То есть не могла забирать из воздуха кислород и отдавать его корням. В ней исчезали даже бактерии. Соль и грунтовка уничтожили в почве все живое и лишили ее главного — плодородия.

…После того, как коллектор был проложен, а поле — промыто, Ораков распорядился, чтобы осенью на целинный участок завезли как можно больше навозу, а весной — засеяли ячменем. Все сделали, как велел председатель. Но урожай ячменя был невелик. Это и понятно: солончак еще только начал оживать и много дать не мог. Он требовал новых забот.

На следующий год целину снова засеяли ячменем. Когда всходы окрепли и поднялись выше колена, приехал Ораков. Шелковистая нежная зелень огромного поля волнами ходила под ветром, сверкала, переливалась. Над ними летели облака. Где-то высоко, в солнечных лучах, пел невидимый жаворонок.

Бегенч снял шапку, ударил ею по левой ладони и несколько минут простоял с непокрытой головой. Как он мечтал все эти годы увидеть здесь вот этот живой зеленый цвет — цвет самой жизни, вместо мертвого, белого цвета горькой соли!.. И дождался, увидел. С волнением он глядел на поле, чутко прислушивался к шелесту стеблей и чувствовал, как душу наполняют радость, покой, силы. «Один лишь вид такого поля, — думал Ораков, — Может вылечить человека от любой болезни, сделать его бодрым, крепким и счастливым».

Это же поле он увидел и в пору созревания ячменя. Оно уже сплошь было золотым и широкой полосой уходило к горизонту. Спелые колосья раскачивались тихо, и нежно шелестели, словно думая какую-то бесконечную думу. С поля набегал теплый хлебный дух и смешивался с запахом нагретой земли, росшего на обочине дороги бурьяна и сильным запахом розовых вьюнков, разметавшихся по колючке и сорным травам. «Итак, с солончаком покончено, — шепотом проговорил Ораков. — И как хорошо! Даже следа не осталось».

После ячменя на целинном участке была посажена капуста — все с той же целью, чтобы улучшить структуру почвы. Урожай был невиданным. К осени все поле было усеяно сочными тугими кочанами.