Иван Лазутин - Родник пробивает камни

— Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Петр Егорович и широко раскинул руки, словно собирался обнять не только Кораблинова, но и памятник вождю, весь зеленый скверик и рабочих, тянущихся цепочкой к проходной завода.

Поздоровавшись, они присели на свежевыкрашенную скамью.

Розовощекий бутуз в коротеньких льняных штанишках и белой рубашонке-косоворотке в мелкий синий горошек чем-то напоминал Кораблинову лубочного мужичка-пастушка — настолько необычной при современных модах на детскую одежду была на нем рубашонка. Прижимаясь плечом к ноге своего прадеда, мальчонка сурово и исподлобья посмотрел на Кораблинова, словно стараясь понять, хороший перед ним человек или плохой.

Как взрослому, как ровне, Кораблинов протянул мальчугану руку и напустил на свое лицо серьезное и деловитое выражение.

— Здорово!

— Здорово… — прокартавил малыш и изучающе, настороженно продолжал смотреть на Кораблинова в упор. Кораблинов твердо и даже с нарочитой сердитостью сверху вниз смотрел на малыша, стойко выдерживающего его взгляд.

«Есть что-то от прадеда», — отметил он про себя, а сказал строго:

— Ну что ж, будем знакомы… — И Кораблинов назвал свое имя и отчество.

— Петр Третий, — без улыбки, серьезно прокартавил бутуз.

— Что-что?! — Кораблинов полагал, что малыш сразу ответил на два вопроса, один из которых он еще не успел задать. Так бывает иногда с детьми — у них спросишь только имя, а они с усердием, залпом, выпаливают о себе все: и имя, и фамилию, и даже адрес.

— Петр Третий! — внятно и твердо повторил мальчуган и перевел взгляд на прадеда. Удостоверившись, что он ведет себя правильно (Петр Егорович одобрительно кивнул головой), теперь он уже смотрел на Кораблинова так, будто ожидал его обязательных дальнейших вопросов, к которым он готов.

— А кто же тогда Петр Второй? — спросил Кораблинов.

Малыш шустрыми серыми глазами стрельнул в Петра Егоровича.

— Главный дедушка.

— А Петр Первый? — продолжал свой назойливый допрос Кораблинов, видя, что старшему Каретникову диалог правнука со старым режиссером был по душе. Он сидел довольный, светился лицом и старался спрятать в усах гордую ухмылку.

— Дедушкин дедушка! — ответ мальчугана был чеканный и уверенный.

— Так сколько же у тебя дедушек?

— Два.

— Кто они?

— Один — главный дедушка, — маленький Каретников посмотрел на Петра Егоровича, — а другой — просто дедушка Митя, мамин папа.

— А как твоя фамилия? — не переставал наседать Кораблинов на своего юного знакомого.

— Каретников-шестой! — все так же бойко и напористо произнес правнук Петра Егоровича.

— Что-что?! Ох ты какой! — лицом своим Кораблинов старался выразить удивление и неверие, чтобы вызвать мальчонку на дальнейшие откровения. — А почему, собственно, шестой, а не пятый, не седьмой?

— Каретникова-пятая — моя мама!

— А седьмой?

— Каретников-седьмой будет мой сын!

Кораблинов был поражен и не знал: продолжать дальше разговор с мальчиком или, погладив его по головке и назвав умником, приступить к делу, во имя которого он встретился с Петром Егоровичем? Но тут же его разобрало любопытство, и он спросил у старика, на чью фамилию записали мальчика в свидетельстве о рождении — на фамилию отца или на девичью фамилию матери.

Петр Егорович погладил по выгоревшей на солнце головенке правнука и показал ему бабочку-лимонницу, севшую на спинку соседней скамьи. На вопрос Кораблинова он ответил, когда малыш стремглав метнулся к бабочке:

— Мы люди русские. Светлана свою девичью фамилию сменила сразу же после свадьбы на мужнюю. У нас полагается только так. Это сейчас пошла дурная мода — некоторые дочери знаменитых папаш и больших начальников выходят замуж, а фамилию мужа не принимают. Нехорошо.

— Так почему же тогда Петруха зовет себя Каретниковым-шестым?

Петр Егорович махнул рукой.

— Баловство. В прошлые октябрьские праздники, когда были гости, Володька отчудил — встал и поднял тост за Каретникова-шестого. Всем это в застолье понравилось, ну, а Петуху всех больше. Вот с тех пор и пошло. Так и прилипла к нему кличка «Каретников-шестой». А мне, старику, и вовсе любо. Моим именем нарекли. Вот мы и ходим-бродим парой, как два сапога: Петр Второй и Петр Третий, Каретников-третий и Каретников-шестой. Дорогу нам — идут Каретниковы!..

Спугнув лимонницу, тут же скрывшуюся за кустами, Каретников-шестой уселся на скамью и, насупившись, принялся болтать ногами, не достающими до земли.