Кира Михайловская - Переводчица из «Интуриста»

— Я не молчаливая.

— А что же? Как будто тебя рулоном ватмана по голове стукнули. Кстати, чуть не забыл! Зайди, будь другом, в этот магазин на Невском, знаешь, там на углу Мойки, спроси насчет ватмана. По сорок восемь копеек за лист. Всю Петроградскую облазил — нигде нет.

Мы расстаемся с Юркой, как всегда, на лестнице. Это не наши первые прощания — такие полные, свободные от посторонних мыслей, печальные от разлуки. Сейчас разговоры наши дробятся, вертятся то вокруг Юркиных дел, то вокруг Юркиного настроения. Дневная суета входит в наши прощания.

— И насчет доклада не забудь. Навязали, понимаешь, к юбилейным дням. Как будто у меня есть время на такие вещи. А тебе ведь не трудно сделать? Ты ведь в литературе сильна.

— Хорошо. Я схожу в Публичку.

— Вот-вот, в Публичку сходи. Ну, Аська…

— Пусти!

— Ну еще раз… Последний…

Юрка спускается вниз, когда я окликаю его:

— Юра!

— Да.

— Я забыла тебе сказать. Я уезжаю.

— Куда?

— В Выборг. Работать там буду и жить.

Юра поднимается наверх.

— Почему в Выборг? С какой стати?

— Там отделение открывается «Интуриста». Как раз люди нужны.

— А ты здесь при чем?

— А почему бы нет? Поживу там год, разберусь в себе, подумаю.

— Какого черта это нужно тебе — думать, разбираться… О чем тебе думать, в самом деле? Все так хорошо устраивалось.

— Ты мог бы тоже в Выборг. Там — большое строительство.

— С какой стати? Нет, я определенно не понимаю, чего ты хочешь. Ты как следует подумай, прежде чем решать. Слышишь? И оставь ты эту свою нервозность. Все, в сущности, очень просто. И доклад не забудь. И ватман. Я пошел.

Юрка обнял меня и побежал вниз по лестнице.

Выборг — остров Спокойствия. Выборг — обетованная земля. Выборг — это такое место, где распутываются все противоречия, где упрощаются все сложности, откуда истина яснее всего.

Тетя Муза всполошилась:

— Куда ты такая? Кому ты нужна? Господи, что же это такое? Ведь ты каши себе сварить не сумеешь. Какой из тебя там работник — в этом Выборге! Горе одно.

Тетя Муза переполошила всю квартиру. Каждый говорил свое.

Калерия:

— Едешь? Правильно делаешь. Нельзя киснуть на одном месте. Движение — основа жизни. Закон восстановления энергии. Сколько потратишь, столько восстановишь. Без этого — чепуха какая-то, бессмыслица. Я тоже уеду.

Басманова:

— Право, не знаю, что сказать. Я в растерянности необыкновенной. Все так неожиданно: перемещения, изменения… А почему? Не понимаю!

Сосед:

— На ту же работу? Переводчиком? Зря! Они ведь вас обворовывают.

— Кто?

— Туристы. Вы отдаете им силы, расходуете свой душевный потенциал — а что в результате? Пшик! Они уезжают, забывают вас, и приезжают другие. А за то время, что вы возитесь с ними, вы могли бы сделать что-нибудь вещественное.

Он потер большой палец об остальные, изображая этим то вещественное, что я могла сделать. Я подумала, что речь идет о деньгах. Но нет.

— Вы могли бы написать статью по филологии, могли бы готовиться в аспирантуру и — кто знает! — может быть, со временем и защититься. Ведь вы неглупый человек. — Он мотнул головой и дернул плечом. — Вместо того чтобы вложить свои возможности в какое-нибудь действительно реальное дело, вы растрачиваете себя на этой бессмысленной работе с туристами. А они вас попросту обворовывают.

Я удивилась.

— Да, да, обворовывают! — воскликнул сосед. — Будут идти годы, ведь не всю жизнь вы будете молодая, и вы почувствуете в один прекрасный момент, что вы обанкротились, что нет уже ни той силы, ни того задора — ничего нет, кроме усталости. А куда все делось? Ушло, как вода сквозь сито, в этой самой вашей работе.

Сосед помолчал, подумал и прибавил:

— Никогда я не вмешиваюсь в чужие дела, но вам симпатизирую.

Он двинулся к двери, потом остановился:

— Совершенно искренне!

Он дернул плечом, боднулся и вышел вон из комнаты.

— Вот видишь, — сказала тетя Муза. — И он то же говорит.

— Что он говорит? — спросила я.

— Что не надо ехать.

Тетя Муза не поняла ничего из проповедей соседа.

Я могла, наверное, возразить ему что-нибудь, могла, быть может, поспорить, но последнее время я как-то изменилась, во мне не было «того задора», как выразился сосед, и я решила подумать над его словами. «Они обворовывают вас». Смешно было предположить, что меня обворовывают солидные, благопристойные люди.

Но может быть, в словах моего соседа и была истина? Может быть, я действительно могла сейчас уже метить куда-нибудь в аспирантуру, волноваться, вновь сдавая экзамены, и добиваться в жизни успеха? Добиваться его так, как добивается Юрка. И может быть, если бы я поступила именно так, может быть, мне и не пришлось бы расстаться с Юркой? Я бы трудилась честно и добросовестно, и когда-нибудь на стол легла бы книжка в коленкоровом переплете — итог моих трудов. Я бы щупала ее, трогала и знала — вот куда они ушли, мои силы, моя страсть, мое воображение. А что сейчас я могу потрогать? Ничего. Маячат перед моими глазами лица туристов.