Марк Гроссман - Годы в огне

Она, Юлия, в условленный день и час появилась на Александровской площади, в центре которой сложена из вечного кирпича небольшая церковь Александра Невского.

На разведчице было ситцевое платье, украшенное медальоном, в левой руке сумочка, означавшая, что вокруг чисто и за ними не следят.

Здесь к ней должна подойти Санечка в костюме нищего и сказать условленную фразу. Они обменяются самыми необходимыми сведениями, и княжна подаст христараднику бумажный рубль, на котором симпатическими чернилами, шифром написано донесение в особый отдел.

Выйдя на площадь со стороны Дядинских номеров, Соколова тотчас увидела, как от Болотной [84]медленно шагает к церкви коренастый чубатый парень в черной косоворотке. Даже не удостоив Соколову взглядом, он направился в сторону Миасса и вскоре пропал из глаз.

Пятью минутами позже (Соколова все это время сидела на скамеечке и читала Мюссе на французском языке) близ церкви вырос юноша в латаной одежде и с посохом.

Поравнявшись со скамьей, он сказал, не глядя на княжну:

— Здравствуйте, барыня.

Соколова молчала.

— Не правда ли, сегодня вполне терпимая погода? Но солнце не радует, когда хочешь есть.

Это был пароль, и княжна ответила положенной фразой:

— Потерпите — и все будет хорошо. Вот вам немного мелочи.

— Ну, слава богу, — кивнул связник, — наконец-то я вижу вас!

Соколовой не понравилась эта фраза, она показалась ей немного фамильярной, или фальшивой, или цветистой. Но почти внезапно Юлия Иосифовна поняла, что это, возможно, откровенная радость человека, выполняющего трудное первое задание. И снисходительно и вместе с тем искренне сообщила связнику:

— Я тоже до смерти рада вам.

Нескольких десятков секунд хватило для того, чтобы условиться о днях, часах и месте встреч, и Юлия, протянув нищему рубль, медленно повернула на Скобелевскую, к штабу.

…Прислушиваясь к звукам, доносившимся в погреб со двора и не чувствуя в них ничего опасного, Юлия Иосифовна заставила себя успокоиться и постаралась определить, как можно обнаружить надвигающуюся беду. Опасность, если ей суждено случиться, вломится во двор в образе Крепса, Гримилова, а возможно, и Вельчинского, испуганно исполняющего приказ. Конечно, с офицерами будут солдаты, но главное всё же они — искушенные соглядатаи, умудренные опытом и огромно обозленные трагедией своего служебного просчета.

Женщина еще раз подумала, что, даст бог, они не сунутся сюда, им надо бежать, своя шкура дороже, но такая мысль могла расслабить, и пришлось отбросить ее.

Не позволяя голове бездействовать и приходить в бессилие, Юлия Иосифовна попыталась подсчитать шансы на спасение. Она твердо знала, что Тухачевский уже у стен города, что он вот-вот прорвется сюда, и надо выдержать эти часы или сутки, сколько потребуется до его прихода.

На Александровскую площадь — полк за полком — входили красные войска, и сюда же валила толпа народа — глядеть на них. Одни горожане были распалены открытой радостью и торжеством, другие взирали на победителей равнодушно, испуганно или озадаченно. А были и такие, что хотели бы всеми силами скрыть озлобление.

В этом всеобщем приливе народа можно было заметить быструю фигурку Данилы Морошкина в неизменном картузе и рубахе с чужого плеча; он обтолкал в толпе все бока, но был счастлив и возбужден, будто лично победил белых. Здесь же находилась Елизавета Васильевна Тряскина, чье лицо горело ликованием и печалью одновременно; и хмурилась Васса Хухарева, ибо не знала, что ее ждёт впереди.

Своей отдельной кучкой стояли немного растерянные Вера Львовна и Лев Львович Кривошеевы, Нил Евграфович Стадницкий, а близ них покачивал головой и крестился Филипп Егорович Кожемякин, кажется, довольный нынешним ходом событий.

Он иногда кланялся людям со звездами на фуражках, нежно глядел на свою, понятную, дружную армию, и губы его шептали одно и то же:

— Да святится имя твое…

И ему показалось вдруг, что он услышал голос Дионисия Емельяновича, полный радости и любви к этой красной справедливой массе. И голос тот повторял вслед за стариком все те же идущие из души слова:

— Нехай святиться имъя твое!

Рядом с Кожемякиным, в кипении человеческих масс, без труда узнавались партизаны, вышедшие из горной тайги; подпольщики; связные из отрядов Карабаша, Златоуста, Троицка, Сима, коммунисты окрестных станиц. В гуще людей стоял молчаливый и сосредоточенный Мокичев, лицо которого потемнело от испытаний последних дней [85].