— О чем ты? — со слезами обиды, непонимающе глядя на него, спросила Наталья Сергеевна.
Его удивило, что она не понимает.
— О жизни, — ответил он, — о чем же еще…
В эту ночь ему привиделся странный сон. Будто идет он не то по полю, не то по пустырю, но по самому краю, потому что справа тянется глухая стена, обшарпанная, с отбитой штукатуркой и обнажившимися старыми кирпичами, уже трухлявыми, осыпающимися мелкой красной пылью. Почему он так хорошо разглядел и запомнил эту стену — потому что между ним и стеной неслышной походкой, невесомо, словно летал, двигался Витька Крестьянинов. И все говорил, говорил, а Марат не смел отвернуть голову, принужденно кивал в знак внимания, хотя внимания-то и не было: он ведь знал, что Витька умер, что это его воскрешение и появление здесь — временное, отсрочка какая-то. Все про то знали, один Витька ничего не ведал и говорил увлеченно, взмахивая руками, как крыльями, и взмывая при этом, — говорил про что-то отвлеченное, философствуя, суть же ускользала от Марата. Да и не вслушивался он, удивляясь, что в такой момент, когда часы, а может быть, минуты сочтены, можно рассуждать о каких-то высоких материях. Он к Витьке прикован был взором и вниманием, боялся упустить тот миг, когда отсрочке выйдет конец и Витька опять вернется в свое мертвое состояние. Вот только как это произойдет, неизвестно, и потому особенно страшно ждать. А надо еще спокойствие на лице изобразить, чтобы Витька ни о чем не догадался, чтобы все шло как обычно среди людей. И вдруг Марату открывается: Витьку эта стена примет, там он и почиет. Этим нелепым старинным словом и открылось…
А Витька, разговаривая с ним, чуть застенчиво улыбался — за эту тихую улыбку все девчонки у них его обожали, — и вдруг внятно, чуть распевно произнес:
— И понятно мне, что заключили времена с пространствами союз… Нет, вначале еще строчки, но я их подзабыл… Вот: на драконе умершей мечети я помчался вдаль… Снова забыл. Прости, что-то я стал забывать, давно ведь сочинил. — И тут улыбка сошла с его лица, словно тень легла. — Слушай, Марат, скажи честно: тебя еще не мучает вопрос о смысле жизни? Ну, для чего мы живем на земле? Для чего каждый из нас появляется на свет? Вот не станет нас, а жизнь будет идти своим чередом, будто нас и не было. Но ведь для чего-то же мы были! — Голос его зазвенел. — Для чего?
Марат не знал, что ответить, не это его сейчас занимало.
— Ну… — промямлил он. — Все рождается и…
— Ты что на меня уставился? — снова улыбнулся Витька. — Ты туда посмотри, вон — простор-то какой! Земля людей…
Не оглянуться уже нельзя было, но Марат не успел, потому что в это мгновение и произошло это. Красная кирпичная мука внезапно обрушилась лавиной, отверзлась брешь в стене, и Витька, неуловимым движением вскинув побелевший подбородок и сложив руки на животе, столбиком вошел в эту брешь, ногами вперед. И стена сомкнулась, кирпич к кирпичу, ни мемориальной доски, ни таблички, ни меты. Марат отшатнулся, потому что холодом потянуло из образовавшейся на миг бреши, и он испугался, что и его затянет туда. Марат догадывался, что там, за стеной, — Витька и все, кто ушел из этого мира. Он силился вспомнить, как называется это место, и не смог…
Проснулся он с какой-то неизъяснимой тяжкой жутью и сердцебиением. Но одновременно ощутил и чувство облегчения, от того что все было просто сном. Лежа с открытыми глазами, он вспомнил: эдем — вот так называется место за стеной, сонм мертвых. И содрогнулся от того, что был совсем рядом. Но тут же сказал себе: глупости, сон как сон, нечего мистикой заниматься, фрейдизмом, сонник еще раздобудь. Все это от реальной жизни идет, те же стихи. Витька же стихи сочинял и именно эти — про время и пространство — читал тогда им над Саларом, а Наташка сказала…
Мысль о ней словно подхлестнула Марата, и уже новое чувство — радостного ожидания — охватило его. Давно, с детских полузабытых лет, не приходило к нему это трепетное волнение, душу омывающее чистыми водами доброй надежды. Бывало проснется вот так перед утром на своей койке в детдомовской спальне — и окатит теплая волна сладких предчувствий. Чего — он и не знал тогда, ни с чем конкретным это не было связано, просто поднимало его, и он парил в мечтах и неясных ожиданиях чего-то, может быть, чуда.
Но сейчас одно только имя Наташи вернуло ему это блаженное, сладостное состояние. Ну вот, подумал он, пришел и мой звездный час. Оказывается, все может вернуться, повториться. И вслед за этим открытием пришли давно вычитанные слова, старые-престарые, но по-новому отозвавшиеся в сердце, таившие в себе некий глубинный, не попятный пока, но такой важный смысл: «В трех водах топлено, в трех кровях купано, в трех щелоках варено. Чище мы чистого».
Читать дальше