Павел Далецкий - На сопках Маньчжурии

— Я всегда удивлялся своеобразию вашего мышления, — также повысил голос Алексеев. — Общие обстоятельства сделали этот вопрос не второстепенным, а главнейшим для нашего поколения. В чем заключаются эти общие обстоятельства? Они заключаются в том, что Япония уже давно решила завладеть не только Кореей, но и Маньчжурией, а Англии нужен не только Тибет, но и весь Китай. Ваше упрямство в этом вопросе не поддается никакому постижению. На сколько поколений вы хотели бы отложить естественный рост и развитие России?

— К войне на Востоке мы не готовы.

Алексеев несколько секунд разглядывал на ковре веселый завиток узора. Когда он поднял глаза, — светло-серые, они стали почти белыми от гнева.

— К войне мы не готовы потому, что вы, как военный министр, противились нашему усилению в Маньчжурии, и, вместо того чтобы вводить сюда войска, что делал бы под любым предлогом любой военный министр, вы их фактически вывели. Положение, в котором очутились мы, есть плод рук ваших.

Алексеев не хотел и не собирался спорить с Куропаткиным. Он собирался, обменявшись несколькими фразами, пригласить своего начальника штаба Жилинского и приступить к делу. А вместо этого Куропаткин повел нудный разговор, смысл которого заключался в том, что он, Куропаткин, ни в чем не виноват, а во всем виноваты другие…

— Я хочу вам напомнить, Евгений Иванович, — медленно говорил Куропаткин, — что двадцать шестого сентября девятьсот второго года мы заключили с Китаем договор. В этом договоре мы провозгласили на весь мир, что Россию не влекут территориальные приобретения, что она уважает целость и независимость Китая и выводит свои войска из Мукденской и Гиринской провинций.

— Такой договор имелся.

— А коль скоро имелся, мы обязаны были выполнить его. Недопустимо для престижа России не выполнить договора. Поскольку же договор соответствовал моим представлениям о правильности нашей политики, то я и старался, несмотря на все ваше противодействие, ускорить вывод войск.

— Сожалею, что не был достаточно настойчив в своем противодействии. Вы формалист и законник. Для солдата это гроб.

Алексеев сидел, развалясь в кресле, обмахивая лицо небольшим пестрым веером.

Куропаткин побледнел.

— Но паче всего это безобразовское предприятие на Ялу! Ведь во время совещания в Порт-Артуре вы заявили мне, что вы крайний противник безобразовских затей!

— Я и есть их крайний противник. Мошенничество и безобразие! Но, только оставляя войска в Маньчжурии и на границе с Кореей, только всемерно усиливаясь здесь, вы могли вразумить Японию.

— Время нам было нужно, ваше высокопревосходительство, превыше всего время, — вставая из-за стола, почти крикнул Куропаткин. — А вы действовали напрямик — и когда? Когда Япония уже добилась заключения военного союза с Англией!

Он достал папиросу и держал ее дрожащими пальцами.

Алексеев маленькими прищуренными глазами смотрел в окно. Позиция Куропаткина вызывала в нем гнев, он едва сдерживал себя.

— Не сто́ит нам производить дальнейших словесных боев, — сказал он грубо. — Вам необходимо немедленно выступить на помощь Порт-Артуру.

Куропаткин возразил тихо, опустив глаза на стол, на зеленое поле сукна, где не было ни пылинки, потому что Куропаткин любил чистоту:

— Я не могу позволить, ваше высокопревосходительство, привести страну к поражению. А оно будет неизбежно, если в основу действий армии мы положим не военную необходимость, а ложно понятую защиту престижа.

В эту минуту Куропаткин чувствовал себя готовым бороться с Алексеевым несмотря ни на что.

Алексеев не выдержал.

— Наступать! — отрубил он. — На юге судьба не только крепости, но и флота.

Куропаткин заложил руки за спину, и, глядя в упор на сидевшего в кресле наместника, сказал еще тише:

— О крепости надо перестать думать. Смысл войны не в том, чтобы всякими непродуманными действиями, очертя голову стараться спасти крепость, а в том, чтобы разбить Японию. Центр действий должен быть не в Порт-Артуре, а в создании такого положения, при котором мы победим Японию.

— Центр наших действий — Порт-Артур! Для его защиты создана Маньчжурская армия. Прошу вас… больше разговаривать я не в силах, моя солдатская голова не выносит… мое требование есть требование Петербурга и царя. Немедленно наступать! Утопить макак в море! Разбить вдребезги! Растоптать!

Адмирал свернул веер, сунул его в карман и встал. Он тяжело дышал, ему не хватало воздуха. Он был раздражен до последней степени.