Павел Далецкий - На сопках Маньчжурии

— Восторги командующего по отношению к Японии, особенно после того как он посетил ее, общеизвестны, — сказал Жилинский. — Бить надо этого стойкого и достойного противника!

…После завтрака наместник отбыл в Мукден.

Куропаткин долго ходил по вагону. Был вечер. Весь поезд излучал яркий электрический свет, только вагон командующего тонул во мраке.

Дважды являлся Торчинов, чтобы повернуть выключатель, и дважды Куропаткин останавливал его.

Он обдумывал короткую, но обстоятельную телеграмму государю по поводу приказа Алексеева немедленно наступать на юг.

Он представлял себе, как государь читает телеграмму с обычным красным карандашом в руке.

Государя Куропаткин видел не только во время заседаний и официальных приемов, но не однажды и в домашней обстановке, обедая в царской семье. В этих случаях он сидел за столом рядом с императрицей и негромко высказывал ей свои взгляды на русскую армию и ее генералов, чего не рисковал делать государю, опасаясь, что Николай примет его слова за сплетни. Но государыня слушала с любопытством, и Куропаткин знал, что она все передаст мужу. Он с удовольствием вспоминал об этих посещениях. Он не был ни титулованным, ни родовитым. То, чего он достиг, он мог отнести только за счет своего ума.

Написав текст телеграммы, он тут же написал распоряжение начальнику штаба Сахарову приступить к составлению плана короткого наступления на юг.

«Короткий удар — вот все, на что я могу согласиться!» — написал он и поставил восклицательный знак.

Перед тем как лечь спать, он открыл ящик стола, в котором у него содержались анонимные письма, и развернул одно… Некий осведомленный аноним приводил выдержку из письма уполномоченного Невского завода по Порт-Артуру директору-распорядителю этого завода.

Речь шла о плохих миноносцах, никак не принимаемых морским ведомством. Уполномоченный высказался так, что они хотя и дрянь, но не хуже других, и то, что до сих пор ни одна из многочисленных комиссий не приняла их, не служит еще доказательством того, что миноносцы плохи, а только доказательством того, что комиссии плохо куплены.

Сей уполномоченный был принят наместником.

«Представьте себе, дорогой патрон, — писал он, — наместник сто́ит весьма недорого! Я ему на риск дал всего тысячу двести. Совсем пустяки, принимая во внимание его сан и важность дела. У меня был план: если получу сигнал, что мало, припаду к его стопам и объясню такую сумму совершенным затмением ума, а также необыкновенно стесненными обстоятельствами. Но все обошлось благополучно. Наместник доволен, и уже комиссии от его высокопревосходительства воспоследовали точные указания».

— Адмирал флота! Наместник! — с удовлетворением проговорил Куропаткин, пряча письмо. — Радеет о престиже и будущем России!.. А как пролез в наместники? Дорожкой, по которой хаживали многие наши деятели в чины и ордена… Александр Второй соизволил великого князя Алексея Александровича послать для вытрезвления в кругосветное путешествие… В этом путешествии сопровождал его молодой Алексеев. Великий князь, не желая вытрезвляться, забуйствовал в Марселе в публичном доме… Скандал невероятнейший, подробности похабнейшие. Царской фамилии грозили неприятности самого скабрезного свойства. Тогда Алексеев заявил, что буйствовал он, Алексеев, что власти спутали его фамилию с именем великого князя. Уплатил штраф и с тех пор пребывает в нерушимой дружбе с Алексеем Александровичем. Вот и наместником стал, и главнокомандующим!

Куропаткин лег спать как будто успокоенный, однако утром у него возникли сомнения.

Печальный и грустный, он вышел из вагона. Торчинов, осетин по происхождению, большой любитель коней, разговаривал с конюхом. Увидев командующего, он поспешил к нему.

— Ничего, Торчинов, делайте свое дело, — грустно сказал Куропаткин, направляясь к тропинке, по которой любил гулять. В конце ее лежал камень. Под камнем был муравейник. Огромные рыжие муравьи бегали по тончайшим своим дорогам… Куропаткин постоял над ними в раздумье, а когда зашагал назад, увидел Харкевича.

— Вот, Владимир Иванович, — сказал Куропаткин, — всю ночь я думал о том, каково-то будет Штакельбергу отступать!

— Но ведь не обязательно же ему отступать, — осторожно заметил Харкевич.

Куропаткин остановился.

— Владимир Иванович, не вам так говорить! Победы Штакельберга я боюсь больше всего.

Минуту генералы смотрели друг на друга.

— Свою точку зрения я изложил Алексееву, — сказал Куропаткин и зашагал к камню.