Владимир Ляленков - Просека

По вешкам продвигаешься вперёд гораздо проще, чем по визирке.

Встретится толстое дерево можно оставить его. Ведь но этой просеке на лошадях не потащат механизмы. Она как бы тропинка, которая свяжет створ с озером. А может, через год-два здесь начнут что-то строить. И уже по моей тропе проложат дорогу. Допустим, ГЭС и не в этом створе будут строить. Но пойдут бурильщики, геофизики. Обнаружат никель, олово. Начнут строить рудник, посёлок. А по моей узкой просеке проложат к озеру дорогу. Или пройдёт улица. Это моя просека. По ней будет моя дорога. Или моя улица. Никто знать не будет, что она моя. Каждый должен в жизни прорубить хоть одну свою какую-то просеку.

Началась осень, и комаров мало. Это хорошо. Вон тот кедр попадает в створ, его я обойду, не трону. А эту ёлку надо свалить. Глазомер у меня хороший. Прицеливаюсь на три предыдущих вешки: они закрывают четвёртую и пятую. Отлично. Не нужно закрывать левый глаз, надо смотреть двумя. Вот здесь, да, так, ровно, в створе. Впереди полянка покрыта распластавшимися ветками можжевельника. С ним расправляться легко, но нудно: сразу и не найдёшь коренной стволик. Бурсенко сказал, дней за пять мне надо прорубиться к озеру. Быстрей сделаю. Меня ничто не задерживает — ни нивелир, ни мерная лента, ни пикеты. Я пробиваюсь по вешкам. Далеко-далеко лает Трезор. На рябчиков он уже не обращает внимания, должно быть заметил глухаря. Опять рядом упругие, толстенькие ёлочки. Мне жаль их, но одну придётся свалить и отбросить в сторону, иначе собьюсь с направления. Вот так. Да, надо передохнуть. Я падаю на спину в зарослях папоротника. Лицо горит, кровь гудит во всём теле. Как изодрана одежда! Ничего. Такая работа. Я рабочий. Я делаю свою улицу. Какой чистый здесь воздух! Кажется, никогда не дышал таким воздухом.

Славный мужик Бурсенко. Градоненавистник. Он вначале наблюдал за нами, за студентами столичного города. За маменькиными сынками — так он о нас думал. Тайга тогда доконала нас, одолела, но не покорила. Он теперь смеётся, рассказывая:

— Вижу, спать плохо стали мои ретивые молодчики. Ладно, думаю, посмотрим. А когда вы натолкнулись на тот старый кедр и я увидел, как Борис постучал по нему обухом и опустился молча на землю, понял: всё, надо перекур сделать…

По карте от створа до озера пять километров. В натуре оказалось все восемь. Всё, что подаётся на бумаге, надо выверять жизнью. Бурсенко говорит, у них работал топограф Емельянов. Он был отличный топограф, но рельеф заданного ему участка наносил на планшет, сидя в палатке. Удивительно ловко составлял таблицы возвышений точек. Вёл журнал работ. Рабочих отпускал в тайгу шишковать, искать золото. Зарплату их забирал себе, и они были довольны.

Часто ложь мы несём и в самих себе, особенно в юности. Отсутствие правильного воспитания приводит к самообману. Конечно, ты и не думаешь, что лжёшь. Ты веришь, что ты прав. Ты смотришь в правильном направлении, видишь там вершину, убеждённый, будто, забравшись на неё, достигнешь совершенства. На полпути по склону присматриваешься, оглядываешься вокруг растерянно: ты понял, что, достигнув её, до совершенства какого-то будешь так же далёк, как и в начале пути.

Ты просто не знал, что вершина на горизонте — не конец пути, где можно насладиться совершенством, а перевал, за которым опять дорога.

Чёрт подери, говорю я себе, когда-то я институт принял за вершину! В представлении древних, боги восседали на Олимпе. Достигнув своего Олимпа, я мечтал сразу строить что-то важное для страны, не подозревая, что никакого Олимпа и нет, а есть очередная школа со специальными дисциплинами. А работа начинается с узкой просеки…

Часов в одиннадцать дня вдруг выхожу к озеру. Это, скорей, огромное болото, в центре которого зеркальная гладь воды. Тишина. Я закурил и присел на бугорочек.

…Уже середина сентября. В институте давно начались занятия, а мы ещё здесь. Дима съездил в деревню, узнал, что и геофизики и топографы тоже не закончили работу. Митька свёз его к ребятам. Общим собранием решили: пусть опоздаем на месяц-два в институт, но работу закончить надо. В конторе партии нам, конечно, дадут бумагу, что были задержаны.

Первого октября Бурсенко провёл последнюю черту под столбиком цифр в своём журнале. Просека готова. Но мы где-то чуть ошиблись и не вышли прямо к тригонометрической вышке. Целый день ищем её. Находим. Она поставлена в сорок первом году. На верхней площадке вышки вырезаны ножом фамилии поставивших её. И год установки — 1941. Мы вырезаем рядом свои фамилии и ставим год — 1952.