Владимир Ляленков - Просека

— Она утром тайгой ушла в деревню, сказала Галя, как мы увидели, что Полтора Ивана пронёсся на челноке из отряда, она и ушла.

— В Беглово? — спросил Бурсенко.

— Да, туда. Там тётка живёт.

— Сегодня-то ничего не случится, это подала голос Вора. Она всё время молчала, только рассматривала нас. Ведь быть беде-то, Виктор Василич. Просто так это не кончится.

Какая ж беда будет? — спросил Бурсенко.

— Кабы знал, где упадёшь, так соломки подстелил бы, сказала Вера. — Вы, начальство, должны придумать что-то.

Надя сделала испуганное лицо, проговорила тихо, будто её мог услышать кто-то посторонний:

— Она нож при себе стала носить, Виктор Василич.

Бурсенко ничего не отвечает ей, молча гладит Трезора. Надя пересела ближе к огню, сказала задумчиво:

— Правду пословица говорит: не родись красивой, а родись счастливой. Эх-ма, — она бросила веточку в огонь, — другая девка ждёт-ждёт, чтоб её полюбил кто, да так и не дождётся. А тут — на-ко тебе…

— Быть беде, девки. Сердце моё чует, быть беде, — сказала Вера.

Бурсенко встал.

— Ну, хватит вам, каркаете, каркаете. Пусть в деревню уходит!

— Да, Виктор Василич, что ж, думаете, он её там не достанет? Да тут Феньке легче: тут рабочие, Иван дикого разворота не позволит себе при них. А в деревне какая на него управа будет?

— Дак чего вы от меня хотите?

— Да мы не знаем, Виктор Василич!

— Если б он приставал к ней, шутил, то, глядишь, всё б и образовалось. А то ведь что: с нами болтает всяко, а на Феню этак зыркнет, зыркнет. И ни словечка ей не скажет, а она готова под землю провалиться…

Я молча слушаю, Дима и Федотов тоже молчат. Только что мы считали девчат гостями, но теперь чувствую, что гости мы. Они хозяева здесь. Приплыли развеяться немножко, посмотреть на студентов. Поделиться тревогой за судьбу подруги, которая в этот момент спешит по тайге в какую-то деревню Беглово. Судьба девушки в чём-то зависит от геодезиста, от всех девчат. Нам кажется, Бурсенко чего-то недоговаривает о Фене. Представляю её, спешащую по тайге, вижу огромного Полтора Ивана, который сейчас в потёмках заглядывает в палатку девчат: никого нет; он озирается, прислушивается, замечает наш костёр… Я встаю, прохожу к воде: я почти убеждён, что Полтора Ивана, вскочив в свою долблёнку, несётся сюда. Почему я так думаю? Должно быть, окажись на его месте, я поступил бы так… Шлёпают вёсла по воде. Нет, показалось. Трезор спокоен. Он бы непременно учуял приближение человека.

— Его может угораздить и сюда приплыть, — доносится голос Веры.

— Да уж пусть бы приплыл, девки, — говорит Надя, — и его-то жалко. Ох, господи, — она вздохнула, помолчала. — Хоть бы он вёл себя как-нибудь по-путевому, может, и образовалось у них что. — И вдруг, засмеявшись, крикнула: — Полно кручиниться. Верка, давай гитару!

Утро серенькое. Бурсенко ворчит, что погода на девчат осерчала. Сейчас мы повезём их домой. Бурсенко не хочет плыть, говорит, чтоб мы сразу возвращались.

— А то видите, — выставляет он палец, — с севера сегодня ветерок заходит, застрянете там.

Девчата смеются:

— Поживут у нас! Нашу просеку расчистим, Виктор Василич!

Туман над серединой Енисея лежит плотно. После завтрака садимся в лодки. Метров пятьсот плывём вдоль берега выше по течению. Иначе снесёт нас. Рядом со мной работает веслом Галя. Вера на корме. В другой лодке гребут Дима и Федотов. Как ни стараемся, но пристаём к берегу метрах в ста ниже палатки. Она на склоне. Место вокруг открытое и сухое. Печка топится, но никого нет. Девчата осматриваются.

— Это не Феня растопляла, — говорит Галя, озираясь.

— А, приехали, добрый день отдыхающим в трудовые будни!

Я оглядываюсь на мужской голос, вижу рослого парня в узких брезентовых брюках. Он босой, голый по пояс. Длинные волосы перехвачены тесёмкой, чтоб не падали на глаза. Мышцы так рельефно выделяются, как это бывает у акробатов. Такое впечатление, будто под белой кожей он весь перевит канатами, верёвками, только на плечах эти канаты и верёвки связаны в тугие узлы.

— Ты здесь, Ванюша? Когда приплыл?

— Ты растопил печку, Ваня?

Должно быть, прежде чем выйти из кустов, он рассмотрел меня, Диму, Федотова. У него сложилось какое-то мнение о нас. Не ответив девчатам, садится на скамеечку возле печки.

— Где ж Феня? — спрашивает он.

— В деревню ушла.

— В какую?

— Да в какую ж ей идти? Ты будто сам не знаешь!

— В Подкаменную?

— А то куда же!

— До отряда Николаева, должно, пешком, а оттуда с Митькой на катере. Тот должен был в последнюю очередь к Николаеву заехать.