Алексей Бондин: Лога

— Пришла я к тебе, Яков Елизарыч… Дельце есть, да и сурьезное дельце… Распатронился у меня мужик-то, лежит и ничего не делает. Я уж думаю, грешным делом, хоть бы помер, право. Как клещ впился в меня и сидит на моей шее.

— Ну, так я-то тут при чем?

— А, как же, Яков Елизарыч, у меня теперь вся надежда на тебя. Слышала я, что тебе бог счастье послал.

— Какое счастье?

— Ой, да чтой-то, будто я не знаю. Уж ты не зазнавайся! Тут, я думаю, надо повести дело компанейское…

Суричиха развернула тряпицу и показала засохшую черную змеиную шкуру.

— Гляди-кось чем это пахнет?

— Выползок…

— То-то, смотри. Вот я и говорю своему: бери, да присоединяйся к Якову Елизарычу. У него сын в сорочке и рубашке родился. Да оба, да вместе и отправляйтесь на рудник. Клад найдете, а я уж заговорю то и другое. Невиданное дело откроете! Эко, право. Ну, не слыхала я… Знаю, видывала, ребята в сорочке рожаются, а уж еще и в рубашке… не видала… А выползок-то, Яков Елизарыч, лучше разрыв-травы действует. Твое счастье к золоту приведет, а наше — объявит.

Яков молчал. B своё счастье — в Макарову «сорочку» — он верил, а в суричихином выползке сомневался. Суричиха торопливо продолжала:

— Нынче я его нашла и в приметном месте, да и как еще нашла-то!.. В позапрошлом году я видела эту змею-то. Она тогда мне ноги показала, во какие — кра-асные…

Суричиха отмеряла указательным пальцем.

— Тут она и щенилась. А восет-та пошла я туда по грузди, смотрю — выползок лежит. Меня даже в хворь бросило от радости.

Яков уже не слушал Суричиху. Мысль его бежала в будущее. Он видел впереди новое счастье, «фарт». Зачем ему Суриков? Какая от него польза? Яков не любил этого мужика, неповоротливого, всегда пьяного. Но все-таки отказать он не решался. — «А, чорт ее знает, может, правду говорит. Дошлая баба. Знает что-то. Прошлый раз уроки были — знобило, трясло… Суричихина наговоренная вода, как рукой, сняла болезнь и позевоту. Может быть, выползок раскроет тайну земли… золото».

Из памяти не выходил Кривой лог, где когда-то была казенная разведка, — заброшенные шурфы. Яков прошел по этому логу сверху донизу, до устья, где лог впадал в речонку Каменушку мутным, как квас, ручьем. Знак породы — синеватая земелька — виднелся в буграх возле шурфов. Про этот Кривой лог рассказывал еще покойный дедушка Лука. Уходя в скит, он наказывал своему сыну Елизару покопать в этом логу, у подошвы горы Полдне-вой. Чем больше Яков думал об этом, тем сильнее разгоралось нетерпение, — «Сделать заявку, начать работу!»

Но, чтобы начать это дело, нужны деньги, а всё, что было у него — давно продано и «закопано в землю». Надежда была только на золотые серьги, которые он обнаружил в сундуке, в уголке, под лоскутьями.

— Ладно, — сказал он Суричихе решительно, — я зайду сегодня к Никите-то.

Суричиха заметно обрадовалась и, завернув выползок, запрятала его в карман.

— Ну, так простите Христа ради. Пойду я, разбужу своего-то дьявола… Ты хоть, Яков Елизарыч, поддержи его. Сходил в завод, на плотине поробил до выписки, получил деньги, пропил и опять лежит.

— Ну, я не наставитель, у каждого на плечах своя голова. После обеда он, доставая из сундука женины серьги, обнаружил в другом углу толстое обручальное кольцо и крякнул.

«Ишь, припрятала, холера, и молчит».

Взвесив кольцо вместе с серьгами на ладошке, Яков определил: «Штук [1] штука — золотник. пять будет!»

Не сказав жене ни слова, он молча оделся и пошел в контору горных промыслов.

Там он встретил на пороге штейгера Ахезина.

Увидев Якова, Ахезин улыбнулся, блеснув маленькими глазками, забрал в руку клин бороды.

— Что, Яша, по заявочку?

— По заявку!..

— На Кривой лог?..

— Да, думаю.

— Торопись. Крой давай, а то Митька Малышенко на него метит. Вечор я их там же накрыл, где тебя застал. Шаромыжили с Федькой Чернышенком. Отобрал я у него снастенку-то, вон лежит.

В углу лежал ковш, решетка от грохота и две лопатки.

— По-хозяйски расположились, как взаправдашные, — продолжал Ахезин. — Сволочи! А Федька на меня с топором. Хотел ошарашить, да сглызил. Вот я ему ужо теперь… Жду, не подойдут ли!

Скоробогатов прошел к столу смотрителя приисков.

— Заявочку бы надо сделать, — проговорил он.

Смотритель, плешивый, плотный старичок, углубившись в какие-то планы, как бы не расслышал. Он взглянул на Якова угрюмыми глазами, спрятавшимися под густой сединой бровей, и снова начал рассматривать планы.

— Федор Петрович! — снова окрикнул Яков.