Андрей Дугинец - Стоход

— Что же вы предлагаете, Зайцев?

— Бежать немедленно! Кирпичами забросать часовых двух вышек, выходящих в сторону болота. Кто согласен на эту операцию, отправляйтесь ползком к первой казарме. Там со стороны ворот — куча кирпича.

— Видел, — ответил глухой, простуженный бас.

— Видел? Это ты, Бугров? Значит, поведешь людей?

— Поведу.

— С кирпичами подползайте к вышкам и ждите сигнала. Как заиграет скрипач… А ты постарайся заиграть как можно громче, — обратился комиссар к Грише. — На стены ограды будете подсаживать друг друга. Откроют пулеметный огонь — все равно нужно бежать до последней возможности…

— Я видел возле погреба доски, — подсказал кто-то… — Может, их положить как трапы и перебегать через ограду?

— Солодов, это ты? — окликнул комиссар. — Бери двадцать человек и — за досками. Отправляйтесь!

— А мы вас понесем, товарищ комиссар, — сказал кто-то в углу.

— Это Синьков? — спросил Зайцев. — Ты первым бросишься к ограде и поможешь больным. А меня вынесут другие.

Грише почудилась в голосе комиссара неискренность. Видно, сам он и не собирался отсюда бежать, зная, что не жилец на белом свете.

— Больше никаких разговоров. Готовиться молча, быстро, осторожно, — четко прозвучали последние слова комиссара.

И опять в лагере тишина. Слышны только стоны раненых да сонные выкрики.

В полночь под каменной стеной ограды вдруг заиграла скрипка. И тут же грянуло «ура». На южных вышках ударил пулемет. Но стрельба сразу утихла: пленные сбили пулеметчиков градом кирпичей.

Люди полезли через стену, как на приступ. Побежали по доскам, поднятым одним концом на стену. Доски трещали, ломались, перегруженные. Южная стена шевелилась, как живая.

С двух других вышек открыли огонь сначала по стене, а потом и по всей южной части лагеря.

Завыла сирена. Во двор ворвались три грузовые автомашины. Из автомашин выскочили несколько десятков солдат с автоматами. Стреляя на ходу, немцы двинулись цепью к южной стене.

— Вперед! — стараясь перекричать и стрельбу, и рев тысячной толпы, кричал своим басом Бугров. — Товарищи, вперед! Теперь не помилуют!

Прибыли еще пять автомашин. На южных вышках ожили пулеметы. Кинжальным огнем остановили они поток перебиравшихся через стену людей.

Немцы согнали в угол двора возле главных ворот всех, кого застали у южной стены, кто убежать не успел и остался в живых.

Утром этот угол отгородили колючей проволокой в три ряда.

К полудню фашисты согнали всех пленных к южной стене, где еще не были убраны трупы. Лицом к стене выстроили в колонну по десять и долго молча прохаживались вдоль строя. Видно, хотели психически воздействовать на пленных, сделать их свидетелями кровавой расправы с беглецами.

Часа через два явился начальник лагеря. Лицо у него было белое, холеное и казалось даже благодушным: оно не выражало ни злобы, ни раздражения. Спокойным, тихим голосом он что-то сказал бежавшему за ним рысцой угодливому человечку в черном костюме и огромных роговых очках.

— Господин комендант приказывает, — не по росту зычным, далеко слышным голосом закричал переводчик. — Всех, кто во время массового побега был захвачен у стены, расстрелять. Сейчас дежурный будет считать по порядку. Каждый десятый должен выйти из строя и отправиться к воротам. Пойдете рыть яму.

Когда Гриша подал сигнал к бегству, сам он находился под стеной, рядом с Александром Федоровичем и Зайцевым, и, конечно, мог бежать в числе первых, тем более, что лишь в трех-четырех метрах от него была поднята на стенку широкая толстая доска. Он помог учителю взобраться на эту доску, но потом его прижали к ограде. И он смог выбраться из кучи убитых и раненых только тогда, когда прекратилась стрельба. И сразу же попал в число тех, кого, избивая автоматами и винтовками, немцы сгоняли в угол. Скрипка, завернутая в тряпку, чудом уцелела. И это было единственное, что связывало его с прошлым, со всем тем, что происходило в его жизни до этой кошмарной ночи.

Гриша молча сидел в толпе смертников, думая только о том, что случилось в минувшую ночь. Он не в состоянии был думать о себе, о своем будущем, о том, что его расстреляют. Он даже с открытыми глазами видел все случившееся ночью, слышал стоны, крики смертельно раненных. Ему казалось, что он теряет рассудок и то куда-то проваливается, то, наоборот, поднимается вместе с нарастающим в голове ревом, стрельбой и свистом…

В закутке у самых ворот он увидел еще одну загородку из колючей проволоки. Подошел ближе. В закутке лежало трое умиравших от ран пленных. Среди них — комиссар Зайцев. Широко разбросав руки и ноги, он, казалось, уже не дышал. Над запекшейся раной под правой рукой надоедливо роились мухи. И у него уже не хватало сил их отгонять. Гриша остановился возле самой проволоки; и ему вдруг показалось, что из огромной раны комиссара что-то вылезает… В голове у юноши помутилось. Но присмотревшись, он понял, что это сгусток запекшейся крови вздрагивает от судорожного дыхания.