Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Не знаю, — смущенно признался Юрген.

— И чего они хотят?

Юрген снова виновато посмотрел в горящие глаза Бухмайстера и пожал плечами.

— Этого я тоже не знаю.

— Ничего не знаешь, а соглашаешься, — с укоризной проговорил Бухмайстер.

— Мне вполне достаточно того, что они готовы убрать Гитлера, — сказал Юрген. — И того, что они хотят предотвратить войну…

— На два фронта, — подсказал Бухмайстер. — На два фронта! Против войны на одном фронте они не возражают.

— Насколько я понял, они вообще против войны, — ответил Юрген.

— Генералы против войны? — недоверчиво воскликнул Бухмайстер. — На наших генералов это непохоже. Они вели и ведут Германию к войне, и лучшего покровителя, чем Гитлер, у них не было и нет.

— И все же заговор против него готовят именно они, — проговорил Юрген и, повернувшись к Пятову, добавил: — И я хотел, чтобы об этом знали и ваши.

— Спасибо, Юрген, большое спасибо.

— Я думаю, что те, кто замыслил это, — продолжал Юрген, — надеются на поддержку великих держав.

— На поддержку великих держав?

— Да! — подтвердил Юрген. — Да! Чем решительнее будет их сопротивление Гитлеру, тем сильнее позиции его противников среди военных. Когда советник Двинский, как мне рассказывали в нашем министерстве, встретив на одном из приемов генерала Хаммердорфа, заметил ему почти мимоходом, что у советских западных границ сосредоточено около сорока советских дивизий, готовых двинуться на помощь Чехословакии, генерал тут же покинул прием, приехал ночью к главнокомандующему сухопутными силами и стал уговаривать его ни в коем случае не позволять «богемскому ефрейтору» втянуть армию в чехословацкую авантюру. Одного случайно или намеренно оброненного замечания оказалось достаточно, чтобы сделать колеблющегося Хаммердорфа противником войны. Представляете, что мог бы сделать решительный нажим великих держав!

Бухмайстер оглядел собеседников своими глубоко запавшими, лихорадочно блестевшими глазами и укоризненно покачал головой.

— Не нравятся мне наши военные, — проговорил он. — И планы их не нравятся. Не верю я в их миролюбие. Не верю…

Юрген улыбнулся, не желая обидеть друга: он сожалел, что больной Бухмайстер не понимал происходящих среди военных изменений. Юрген поднялся со стула и стал прощаться: ему следовало торопиться на важное совещание.

Вскоре простились с Бухмайстером Антон и Володя Пятов. Антон пообещал при первой возможности навестить старого другая а Володя сказал, что будет поддерживать контакт «прежним путем»: встреча назначается условной открыткой. Сын Бухмайстера проводил их до выходной двери и пожелал счастливого пути.

Друзья добрались до платформы городской железной дороги и проехали в поезде не две, а шесть остановок. На улице Пятов поймал такси и попросил шофера довезти их к Бранденбургским воротам. Вечерние сумерки опустились на город, когда такси остановилось у массивных колонн, и Володя с Антоном, затерявшись в праздной толпе, дошли до полпредства. Дежурный, увидев их, сказал, чтобы они скорее шли к Двинскому: Григорий Борисович спрашивал, не вернулся ли Пятов со своим приятелем.

— Вы меня искали, Григорий Борисович? — спросил Володя, входя вместе с Антоном в кабинет советника.

— Да, — подтвердил Двинский. — Но сначала расскажите мне, где это вы пропадали.

Пятов рассказал о встрече и разговоре с Бухмайстером и Риттер-Куртицем.

Сообщение о готовящемся аресте Гитлера и свержении правительства не вызвало у Двинского ни волнения, ни даже удивления, будто ему сообщили, что на улице начался собиравшийся с утра дождь. Лишь по коротким, точным вопросам Антон догадался, что Двинский внимательно слушал Володю. Антон, всю дорогу думавший о скором конце Гитлера, разумеется, радовавшийся этому, не вытерпев молчания, спросил:

— Разве то, что мы узнали, неважно и неинтересно?

— Почему же? — отозвался Двинский. — Интересно. И важно. Но слухи о готовящемся перевороте доходили до нас и раньше. О скором свержении Гитлера говорили еще весной, но, как видите, с ним ничего не случилось. Ни один из генералов, называющих его «богемским ефрейтором», даже не осмелился возразить Гитлеру, когда тот приказал двинуть войска к границам Чехословакии.

Двинский снова оглядел немного обескураженных друзей и улыбнулся.

— А за сообщение спасибо.

Он оперся обеими руками о подлокотники кресла, намереваясь подняться, но, видимо, раздумал, снова откинулся в кресле, усаживаясь удобнее.