Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— А зачем французу потребовалось уговаривать их?

— Хотел, наверно, угодить Гитлеру, — зло ответил Пятов. — Ведь он такой же ярый его поклонник, как любой нацист. Совсем недавно записал своего сынка в «гитлерюгенд» и, вероятно, сам вступил бы в нацистскую партию, если бы это было совместимо с положением посла и если бы нацисты приняли этого «негроевреезированного», как выражаются они, дипломата в свои ряды…

Друзья догнали англичан, которые, двигаясь в общем потоке, держались все же как-то очень обособленно. Они группировались вокруг узкоплечего человека в черном пальто и черной шляпе. Лицо его запомнилось Антону: худое, землисто-серое, с глубоко запавшими, странно блестевшими глазами, холеные, пышные усы бутафорски обрамляли вялые, посиневшие губы.

— Гендерсон, — шепотом произнес Володя и поклонился послу.

Тот лишь прикоснулся к шляпе рукой в черной перчатке.

— Он болен? — спросил Антон, когда англичане остались позади.

— Да, серьезно болен, — ответил Пятов, снова поднимая шляпу и кланяясь коротконогому человечку с круглым желтоватым лицом. — И нуждается в длительном клиническом лечении. Но ни за что не хочет оставить свой пост. Самовлюбленный и тщеславный аристократ, он давно мечтал прославиться, сыграв важную роль в каком-нибудь крупном международном конфликте. «Генералы, — как сказал «известный философ» Тихон Зубов, — бесславно умирают без войн, дипломаты — без конфликтов». И Гендерсон сейчас скорей предпочел бы умереть на посту, чем покинуть Берлин в это смутное и тревожное время. Он верит, что настал его «звездный час», и радуется возможности показать себя.

Антон оглянулся на англичан несколько раз, но так и не встретился взглядом с Хэмпсоном, который следовал за послом. Нагнув голову, молодой англичанин нес чемодан и запечатанную дипломатическую сумку.

У вагона, в котором предстояло ехать Володе, друзья задержались. Пятов пожал руку стоявшему у входа лысоватому человеку с бледными, впалыми щеками. Потом, предъявив кондуктору билет, внес в вагон свой чемодан. Он быстро вернулся, и они с Антоном пошли к вагону иностранных корреспондентов. Тихон Зубов позвонил еще перед вечером и сказал, чтобы друзья не ждали его в полпредстве: он приедет прямо к поезду. И действительно, пройдя шагов тридцать, они увидели его кудрявую голову, возвышавшуюся над толпой журналистов, стоявших у вагона. Тихон не признавал головных уборов, и только морозы заставляли его иногда надевать на свои густые, непокорные кудри шляпу или кепку.

В маленькой женщине, державшей Тихона под руку, Антон узнал Галю; вторую женщину, стоявшую к ним спиной, он разглядел, лишь подойдя ближе: это была Елена. Володя, увидев Елену, поморщился и замедлил шаг: он не ожидал встретить ее здесь. Перед отъездом на вокзал он позвонил жене и простился, сказав, что не выносит, когда его провожают: долгие проводы — лишние слезы. И теперь появление Елены, казалось, ставило его в ложное положение.

Тихон Зубов, которого Антон не видел со вчерашнего дня, крепко сжал его руку, Галя улыбнулась, а Елена посмотрела на него веселыми и ласковыми глазами.

— Галя пригласила меня поехать с ней, — сказала она. — И я решила еще раз пожелать вам счастливого пути.

Днем, собираясь в полпредство, чтобы получить последние советы и наставления Двинского, Антон зашел к Елене проститься. Он сказал, что ему было приятно ехать с ней, что без нее ему будет скучно, и, если бы не дела, которые задерживают его в Берлине, он был бы рад сопровождать ее до Лондона. Призналась и она, что ей тоже было приятно иметь такого хорошего спутника, и ей очень жаль, что ее лишают интересной и приятной компании. Она жалела также, что не встретила Антона раньше в Москве. Елена вспомнила, что Юлия Викторовна, ее тетка, не раз говорила о каком-то молодом человеке, который ухаживает за Катей и которого Георгий Матвеевич считает способным начинающим историком. Антон и Елена расстались, пообещав друг другу непременно встречаться в Лондоне — ведь они стали не только попутчиками, но и друзьями.

Словно подчеркивая, что она приехала на вокзал только ради Антона, Елена взяла его под руку и, стараясь не смотреть на Пятова, обращалась лишь к Антону или Гале и Тихону. Володя Пятов, сказав Елене сухо, что рад видеть ее, тут же отвернулся и заговорил с полным мужчиной в легком кургузом пальто и маленькой тирольской шляпе, которая едва держалась на его макушке. Через минуту Пятов позвал Антона я представил толстяку.