Даниил Краминов - Сумерки в полдень

Макхэй засмеялся.

— Не в парламенте! — воскликнул он, продолжая смеяться. — Но как можно критиковать правительство в парламенте, который распущен «на каникулы»? Правительство обходилось без него и намерено обходиться дальше.

— Несмотря на все, что происходит?

— Скорее именно поэтому, — уточнил Макхэй. — Правительству удобнее сговариваться с Гитлером, пока парламент «отдыхает». Правда, нынешний парламент правительству не помеха, он одобрит все, что скажет премьер-министр, но могут быть вопросы со стороны оппозиции. Отвечать же на них премьер-министр не хочет.

Хозяйка принесла поднос, на котором стояли бутылка виски, стеклянный кувшин с водой и стаканы. Поставив поднос на каминную доску, она подошла к Горемыкину и Антону, робко улыбаясь. По углам ее рта жестко залегли печальные складки, привлекательное лицо было бледно. Поздоровавшись с Горемыкиным, она протянула руку Антону и, показав на поднос, пригласила наливать виски и разбавлять водой по своему вкусу.

Горемыкин тут же направился к камину, налил виски, плеснул в стакан немного воды и вернулся на место. Привыкший к русскому обычаю, запрещающему гостю вольничать в чужом доме, Антон не осмелился последовать его примеру, и хозяин, догадавшись об этом, подвел Антона к камину, подал стакан и, налив немного виски, стал разбавлять водой.

Антон, оказавшись рядом с Бестом, сказал, что слышал его имя еще в поезде из Москвы в Берлин. Бест удивленно поднял брови, собрав морщины на высоком лбу.

— Да, да, еще в поезде, — повторил Антон. — Некий Хью Хэмпсон упоминал ваше имя и уверял, что дружил с вами в студенческие годы и продолжает встречаться и ныне, хотя и расходится с вами во взглядах.

— Хью расходится во взглядах почти со всеми, — заметил Бест, улыбнувшись. — В студенческие годы ожесточенно спорил с нами, студентами-коммунистами, но, когда последователи Мосли напали однажды вечером на студента-коммуниста, Хью кинулся ему на помощь. Хью избили, но все же он не бросил в беде нашего товарища. Однако, притащив его к нам и смыв кровь со своего лица, он счел нужным провозгласить, что взглядов наших все равно не разделяет. Я сказал ему, что фашисты уже заставили его драться на нашей стороне, заставят и в будущем. «Драться — возможно, но не думать», — заносчиво заявил он.

— Мне показалось, — заметил Антон, — что события последних недель научили его многому.

— Эти события научили многому не одного Хэмпсона, — сказал Бест. Добавив виски и воды в свой стакан, он жестом пригласил Антона вернуться к тем, кто стоял в середине комнаты. — Лавировать становится все труднее, и каждый вынужден выбирать, на чьей стороне драться.

В дверь постучали, и Бест, поставив стакан на каминную доску, вышел в коридор, где вскоре послышались оживленные голоса: пришли новые гости. В комнату вошла высокая светловолосая девушка, за нею следовал Эрик Фокс. Неся на своем красивом лице улыбку, как победный флаг, девушка смело направилась к Макхэю, протягивая ладонь ковшиком.

— Добрый вечер, мистер Макхэй, — проговорила она звучным, грудным голосом. — Очень рада вновь видеть вас. — Едва выслушав приветствие Макхэя, она повернулась к Хартеру и ему подала ладонь. — Очень рада вновь видеть вас. — От него она понесла свою ладонь хозяйке. — Добрый вечер, миссис Бест. Очень рада вновь видеть вас.

— Добрый вечер, Вирджиния, — приветливо отозвалась хозяйка. — Познакомьтесь, пожалуйста, с нашими русскими друзьями.

Девушка повернулась к Горемыкину и Антону и, держа ладонь тем же ковшиком, двинулась к ним, сохраняя на лице свою улыбку. Сказала, что «очень рада познакомиться» сначала Горемыкину, потом Антону, и лишь после этого опустила руку и погасила улыбку, как гасят ненужную свечу.

Фокс не удивился, увидев Антона, будто и ожидал встретить его здесь.

— Ну, как вам понравился Лондон? — спросил он. — Отвратительный город, не правда ли?

— Я этого не нахожу, — ответил Антон, — но кое-что показалось мне отвратительным.

— Что? Погода? Погода действительно ужасна.

— Нет, не погода, а то, что тут происходит. Власти занимаются военными приготовлениями, а печать чернит всех, кто требует оказать Гитлеру сопротивление. О нас пишут такие мерзости, что читать противно. Даже не поймешь, кто же для Англии враг: Гитлер или мы?

— Для власть имущих, конечно, вы, русские, — сказал Макхэй, опередив Фокса. — И мы, кого они именуют «английскими красными». Для народа враг — Гитлер, и только Гитлер.