Даниил Краминов - Сумерки в полдень

— Меня зовут Джон Бернард Хэндли, сокращенно Джейбиэйч, — сказал он. — А вы новичок?

— Да, новичок, — подтвердил Антон.

— Я это вижу, — довольный своей проницательностью, сказал Хэндли, взял Антона под руку и повел из вестибюля раньше, чем хозяин успел пригласить его. — Хэлло, Дик! — прокричал он издали, увидев Барнетта. — Как поживаете?

— Прекрасно, — ответил Барнетт. — А как вы?

— Замечательно! — воскликнул Хэндли с той же добродушной улыбкой и, повернувшись к Антону, показал на Барнетта. — Вы, наверно, еще не знаете, что Ричард Барнетт — один из самых популярных наших публицистов и парламентариев и самый непримиримый критик нынешнего правительства.

— Все же я не столь популярен, как Джейбиэйч, — скромно возразил Барнетт. — Его слава давно перешагнула границы острова и, как мне говорили, достигла даже вашей огромной страны. Не так ли?

— Книги мистера Хэндли издаются у нас, и их читают, а его пьесы ставят в театрах. Только никто у нас не зовет его Джейбиэйч.

Хэндли посмотрел сначала на Антона, потом на Барнетта с откровенным восхищением: разговор с ними доставлял ему истинное удовольствие. Однако столик, уставленный бутылками, тарелками с закуской, привлекал его с не меньшей силой. Антон налил ему водки и, извинившись, поспешил в вестибюль, откуда вновь донеслось знакомое дребезжание.

Краюхин уже впустил следующего гостя. Сбросив пальто на руки привратника и отдав ему шляпу и зонтик, гость разглаживал перед зеркалом темные, аккуратно подстриженные усы. Так же старательно он причесал поредевшие на темени волосы и лишь после этого зашагал рядом с Антоном через холл. Привычно, почти заученно заговорив о погоде, гость достал из внутреннего кармана бумажник, из бумажника визитную карточку и подал ее Антону, как подают билеты контролеру в автобусе. Антон взглянул на карточку: «Николас Мэйсон, МП» (депутат парламента) — и другие литеры, означающие не то звания, не то полученные ордена.

Антон едва успел попотчевать Мэйсона водкой, как в зал вошел Андрей Петрович, встреченный благожелательными восклицаниями. Он попросил извинить его за задержку — дела! — и шутливо выразил надежду, что с помощью мистера Карзанова они сумели разобраться в напитках. Вооружившись большим стаканом с виски, он встал в кружок гостей и спросил, что нового. Мэйсон наклонил голову в сторону Барнетта.

— Все новости, заслуживающие внимания, скапливаются в редакциях.

Барнетт ответил таким же почтительно-ироническим поклоном.

— Думаю, что новости, которые хотел бы слышать мистер Краевский, касаются того, что делается сейчас на Даунинг-стрит, десять, а меня туда после столкновения с премьер-министром на Рейне не подпускают.

— Мистеру Краевскому известно, что премьер-министр не выносит нас и своими планами или намерениями с нами не делится.

— Все ревнивцы не выносят своих соперников, — заметил, ухмыляясь, Хэндли.

Андрей Петрович скосил на Мэйсона небольшие умные глаза, вокруг них появились венчики веселых морщин.

— Соперников все-таки, а не врагов?

Мэйсон замялся, а Барнетт поспешил подсказать:

— Конечно, Чемберлен и Черчилль — соперники, а не враги. Оба добиваются благосклонности тех, в чьих руках действительная власть.

— А в чьих руках действительная власть? — спросил советник, взглянув на Барнетта.

Тот, однако, отвесил поклон Мэйсону.

— Черчиллисты близки к ним, вам и отвечать.

— Нет, это вы, люди прессы, любите и умеете заглядывать за кулисы, — отпарировал Мэйсон, кланяясь Барнетту.

Они еще раз обменялись поклонами и комплиментами, но о том, в чьих руках действительно находится власть, не сказали, заставив Антона вспомнить свой первый разговор с Андреем Петровичем: те, кто правит этой страной, старательно и умело держатся в тени, помня правило — кого не знают, против того не борются.

Дверь в зал распахнулась, впуская высокого худого человека с узким, длинноносым, морщинистым лицом и поразительно яркими светлыми глазами. За ним почтительно и гордо шествовал улыбающийся Ракитинский. Андрей Петрович шагнул им навстречу.

— О сэр Норвуд! — воскликнул он, протягивая гостю руку. — Как я рад, что вы нашли время, чтобы приехать сюда! Ведь у вас теперь столько дел…

— Какие там дела! — Гость взмахнул узкой длиннопалой рукой и закрыл на короткое время глаза. — С тех пор, как мне дали «пинка вверх», меня не признают и не замечают, будто я перестал существовать.

Андрей Петрович взял Норвуда под руку и повел к большому, стоявшему ближе к двери столу, уже накрытому для обеда. Обернувшись, он пригласил других следовать за ним. Антон тихо спросил Ракитинского: