Эта позиция не позволяла Анне Павловне так спокойно и по-свойски участвовать в жизни дочери и ее, скажем, салона, как это получалось у Льва Моисеевича. Она была радушна с гостями (если кто-нибудь попадался ей навстречу), заглядывала иногда на их сборища, чтобы поздороваться или спросить, не нужно ли чего (но обычно Тане в хозяйственных делах помогал кто-нибудь из многочисленных тетушек или бабушек и энтузиасты из гостей), пребывая, однако, вдали от его (салона) интересов и страстей. Это было тем более занимательно, что та трепетная духовность, которая привлекала к Тане (Нину, по крайней мере), позволявшая представить ее и в вовсе романтическом образе чего-то развевающегося и как-то возвышающего, была, несомненно, от Анны Павловны (ну и еще, наверное, от книг и давних разговоров в их узком кругу), а уж никак не от Льва Моисеевича, которому, — как нетрудно было догадаться, на всю эту трепетность совершенно наплевать, и не от прочих компонентов домашнего воспитания (о школьном тут говорить нечего). Да и похожи Таня с матерью были поразительно, не только внешне (хотя Анна Павловна была, естественно, красивее, и оставалось надеяться, что Татьяна при благоприятных обстоятельствах это наверстает), но и, главное, отношением к некоей тайне, которой Анна Павловна, вероятно, овладела уже в полной мере, а Татьяна еще готовилась к ней прикоснуться. Оставалось только надеяться, что и ей встретится какой-то (ничего себе — какой-то!) Лев Такоевич (отчества Пироговского Нина не знала), который таким (такоевич — таким, закономерно) образом устроит ее жизнь, что это обладание и будет для нее главным, и тайна эта будет так же ясно и ненавязчиво сквозить во всем ее поведении, как сейчас у матери, (выше такой вариант судьбы не рассматривался, но ведь и тайна еще не разгадана).
Все хорошо и все понятно. Но что это за тайна такая, позвольте спросить? Что это за мистика, за словеса развесистые? Как вы сумеете ее объяснить? Может, и нет никакой тайны-то, а?
И как это, действительно, объяснить? Пока никак. Но и в предисловии к первому изданию «Капитала» — совсем из другого мира, правда, но не менее привлекательного — Нина прочитала, что в самой постановке вопроса уже заложена возможность его решения, то есть, если бы его нельзя было решить, он бы и не возник. А это значит, что указанную тайну как-нибудь можно разгадать. Наверное, эта классическая мысль и тут подтвердится.
Из других членов семьи Канторов больше всего привлекал Борис, Танин брат. Увидеть его пока не удавалось. И трудно было даже понять, — кто он? Очень занятый инженер, живущий на казарменном положении в каком-нибудь особо секретном предприятии? Или осужденный диссидент, усердно отбывающий заработанное наказание? Или выдающийся спортсмен, не вылезающий из сборов, соревнований и зарубежных поездок? А может быть, будущий летчик-космонавт, готовящийся по сверхсложной программе? Или монах, пребывающий на каком-нибудь их предприятии где-нибудь в Соловках или еще дальше? Такой широкий спектр предположений. Хотя два последних едва ли были основательны — все-таки Кантор, еврей.
И была череда пожилых людей — именно череда, потому что они словно сменяли друг друга, месяц назад были одни, а сейчас — совсем другие, а еще через неделю и этих не будет, — безликие тени, находящиеся неизвестно в каком родстве с хозяевами и принадлежащие даже не им — Льву Моисеевичу и Анне Павловне, а скорее вообще этому дому и, может быть, невидимому Борису, с ним как-то связанные, — послушницы из его богоугодного заведения, новая генерация белых мышей, подготавливаемых к космическому путешествию, сбежавшие из лепрозория больные, где он главный врач или какой-нибудь тип из охраны? Но это тоже были не более чем невероятные предположения, тайна номер три.
Не много ли тайн обитает, набирается в этом солидном, благополучном доме? Не семья, а детектив какой-то, и Нина — словно Агата Кристи.
И был собственно салон, кружок друзей Тани, друзей довольно старых, школьных еще, чуть ли не с первого класса;— еще одно подтверждение стабильности, прочности, надежности этого дома. Впрочем, едва ли с первого. Сейчас 66-й год. Таня заканчивает третий курс. Выходит, поступала она в 63-м, тогда же окончив школу. Значит, в школу она пошла в 53-м, а совместное обучение — мальчиков и девочек — в московских школах ввели (или восстановили? но его так давно, еще задолго до войны, разрушили, что кажется, оно было раздельным всегда) с 54-го года. Значит, Танины друзья-мальчишки появились со второго класса — все равно срок знакомства достаточный.
Читать дальше