Иван Петров: Мои границы

— Это который старшина? Нынешний или тот, которого перевели?

— Тот самый, уехал вскоре.

— Аккуратный был старшина, чище полкового ходил, кавалер!

Терпеливый политрук слушал не перебивая, а в заключение только и сказал: «Не велено мне вам легкой жизни обещать. И не будет ее у вас, ровесников века. Не знаю, как там впереди, но на вашу долю и войны еще хватит, и нужды, вдоволь и того и другого. Особо трудно будет начинать. От деревни вы куда как высоко поднялись, и вернуться в деревню с пустыми руками вам нельзя. Вам, сознательным борцам за Советскую власть, вести за собой эту деревню к новой жизни, а она будет! И нет нам пути к старому. Надо, чтобы крестьяне это знали, поняли. Вот вам и надо всех до своего уровня поднять и вместе двигаться все дальше…»

Бедная была страна, время суровое, и суровыми были его нравы. Кому из увольняемых до места призыва более двухсот верст, тем проездные документы по железной дороге выписывали, а кому меньше — тем продовольственные аттестаты из расчета по двадцать пять километров пешего хода в день, и — топай.

Ротный политрук не ошибся. Красноармейцы, ровесники века, выдержали все: особую враждебность к ним со стороны кулацких элементов, шатания мелкобуржуазной стихии в годы коллективизации, стройки первых пятилеток — и кто же не встречал их на фронтах Великой Отечественной войны, а после войны — на решающих работах по восстановлению разрушенного!

Шел май 1923 года. На границе тревожно как никогда. То были дни, когда вся страна с гневом и возмущением узнала о предъявленной нам ноте английского правительства, известной под названием «нота Керзона».

Организационная структура пограничной охраны на лобовом, Петроградском, направлении в тот год — с конца марта 1923 года по апрель 1924 года — была экспериментальной, добровольческой, и штатных политработников в составе Сестрорецкого пограничного отделения не было. Начальник пограничного пункта, руководивший четырьмя-пятью кордонами, старый член партии Э. Орлов поднимал местное население в помощь пограничникам, разъезжал по кордонам и разъяснял:

— Ультиматум, товарищи, такой, что его никак принимать нельзя, и для уточнений или переговоров все пути отрезаны. Нам сказано — или принимайте в течение десяти суток, или мы оставляем за собой право на самые крайние меры. А требуют невозможного — отозвать из ряда стран наших полномочных представителей, или послов, как англичане их именуют, да еще извиниться за то, что они там оказались и не по английским, а по нашим, советским, нормам там работают. Требуют оставить без охраны наши северные моря, выплатить компенсацию за наказанных у нас английских шпионов и еще требуют, чтобы мы не по нашим законам, а по указке англичан решали наши внутренние дела.

Понимают они, что Советская страна таких требований не примет, и, по всему видно, дело идет к крупному конфликту. Волчьей стаей или одиночками агенты врага будут прорываться к нам, чтобы посеять панику, где можно — убивать и организовывать поджоги, аварии, крушения… Отсюда задача — все на границу, чтобы не допускать прорывов, и если уж прорвались — преследовать до полного уничтожения. Ясна ли задача, товарищи?

Еще бы не ясна: добровольцы-пограничники — участники множества боев за власть Советов, и англичан они знали. Хорошо помню разговоры тех дней, особенно слова Э. Орлова:

— Англичане культурные, богобоязненные, своих рук в чужой крови не пачкают. Даже захваченных на Севере красноармейцев не расстреливали, передавали наемникам и еще советовали: «Не убивайте, культурная Англия не одобряет излишнего кровопролития. На них грязная одежда, и я прошу — продезинфицируйте ее, а людей пока к дереву привяжите. Я надеюсь, вы понимаете меня, господа?» И господа понимали. Раненых пленных голыми привязывали к деревьям, а остальное довершали голод и свирепые северные комары… В Зимнем дворце, при входе со стороны Адмиралтейства, в первом этаже есть музей, временный, наверное, не то революции, не то гражданской войны. Так вот там — хорошие экспонаты, впечатляющие. Обрубок сосны помню, в человеческий рост, с сучком и потертой корой на вершине и с парой десятков зарубок на стволе пониже. Зарубки — учет повешенных на этой сосне красноармейцев. С севера доставлен…

— Пулемет у англичан хороший был, — добавляет кто-то, — полутяжелый называли, «люис». Они эти пулеметы в приманку как бы в спешке бросали, совсем исправные, с магазинами и стреляными гильзами кругом. Но только не тронь — все заминировано…