Михаил Аношкин - Просто жизнь

Аленка продолжала накладывать в тарелку кашу, даже не оглянувшись. Когда следом за председателем вошел полковник, Грач нахмурился, положил на стол ложку. Инстинктивно почувствовав изменившееся настроение отца, резко повернулась Аленка, повернулась да так и застыла с тарелкой в руках, переводя тревожный взгляд с пришельцев на отца.

Полковник прошел вперед и протянул руку Грачу.

— Здравствуйте, Дмитрий Иванович.

Грач посмотрел на него исподлобья, не поднимаясь из-за стола, пожал руку.

— Не узнал? — улыбнулся полковник. — Присмотрись хорошенько. Я Белов.

Грач наклонил голову, опять взялся за ложку, помешал ею в тарелке и тихо ответил:

— Узнал. Из миллионов узнал бы.

Медленно поднял голову — тяжело поглядел на пришедшего.

Полковник отвел взгляд в сторону, как-то виновато, беспомощно улыбнулся.

— Ну, зачем приехал? — все так же тихо, сдерживая себя, проговорил Грач. — Зачем? Видишь — живу честно, никого не обижаю. Простить меня приехал — не желаю я твоего прощения. Слышишь? Не желаю! Не мешай! — вдруг яростно крикнул он и хватил кулаком по столу. Жалобно звякнула ложка. Аленка побежала к столу, кинула на него тарелку, прижалась к отцу.

— Не надо, папа. Они уйдут, они сейчас уйдут…

Грач медленно поднялся: он был страшен в своем гневе.

Председатель благоразумно попятился к двери, но полковник уходить не собирался. Он, внешне сохраняя спокойствие, расстегнул шинель, повесил на гвоздь папаху и, сев, бросил председателю:

— Вы идите, пожалуйста.

Когда дверь захлопнулась, полковник проговорил:

— Садись, Дмитрий Иванович. Кипятиться не надо. Садись же, чудак ты человек!

Грач тяжело опустился на стул и задумался. В памяти его отчетливо всплыли далекие дни.

…Студентами они дружили, мечтали о будущем. Но грянула война, задымила пожарами, и два приятеля потеряли друг друга в этом страшном круговороте.

…Старший лейтенант Белов попал в плен к немцам. Его отвезли в городок на Орловщине, и здесь он встретил своего старого приятеля Дмитрия Добрынина.

Когда Федора Белова ввели на допрос, он огляделся — и сердце словно ножом полоснули.

В статном, щеголеватом полицейском начальнике, что стоял возле стола, за которым сидел немецкий майор в пенсне, узнал Федор своего закадычного друга Митьку Добрынина. В общежитии они вместе делили последние студенческие деньги, а в трудные минуты брали поденную работу. Митька хорошо чеботарил: это ремесло он перенял от отца. И вспомнилось еще Федору, как они давали друг другу клятву на верность и вечную дружбу.

А теперь вот он, Митька Добрынин, стоит у стола в форме немца, небрежно держится правой рукой за портупею и косит свои черные глаза на Федора, советского летчика, сбитого недавно в бою.

Белова допрашивали. Полицейский начальник был переводчиком: натаскался среди врагов, хорошо изучил немецкий язык.

Федор молчал. Его били. Он молчал и с содроганием думал о своем бывшем друге: какая шкура, какая сволочь! И боялся, чтобы Митька тоже вдруг не ударил его.

И Митька ударил. Когда немецкий майор в изнеможении опустился в кресло, вот тогда Митька наотмашь ударил Федора по лицу, — и этот скользящий звонкий удар был больнее всех других, нанесенных немцами. Федор глянул на Митьку с бессильной яростью, в глазах закипали слезы.

А Добрынин медленно отвел в сторону свои черные хмурые глаза и непонятно было, какие страсти обуревали его пропащую душу. Следующей ночью Федор Белов бежал. Помогли полицейские, работавшие на партизан, они в ту ночь охраняли пленных. Так он очутился в партизанском отряде генерала Терентьева. С тех пор Белов дал себе клятву: на краю света, под землей или под водой, куда бы ни скрылся предатель, разыскать его и расквитаться.

Выздоровев, Федор пошел к генералу, рассказал ему все о бывшем друге и попросил дать бойцов, чтобы ночью выкрасть Добрынина и судить его именем народа, который он предал, именем революции, чьи святые законы он попрал. Генерал сухо выслушал Белова и отказал. Были дела поважнее. Больше того, генерал предупредил, что за самовольные действия он расправится круто.

Федор обиделся, но утешал себя надеждой: рано или поздно он свою клятву исполнит. О своих думах поведал партизанской разведчице Оксане Снежко, с ней они как-то незаметно очень подружились. Услышав о Добрынине, Оксана посуровела, с какой-то злостью сузила свои красивые коричневые глаза и сказала:

— Генерал прав. Пожалуй, и в самом деле не стоит вам думать о том, о чем позаботится со временем командование.