Эрнст Бутин - Суета сует

— Патриаршество дано Никону свыше, — выкрикнул он пронзительно, — а не от тебя, гордого! — И победно посмотрел на народ.

В толпе одобрительно загудели, пододвинулись ближе. Но стрельцы уже подхватили мужика под руки и поволокли прочь. Мужичок расслабленно висел на руках стрельцов, волочил, не подгибая, ноги, глядел перед собой сосредоточенно и покорно. Стрельцы небольно, острастки ради, шпыняли его в шею, под ребра, посмеивались.

Никон с серьезным видом благословил мужичка. Вскинул ввысь руку.

— Блаженны изгнанные правды ради, — строго сказал он и опять покосился на зевак.

— Правда? Какая там правда, — Арсений засмеялся и покрутил головой. — Гордыня все твоя да глупство людское… Пра-авда, — хмыкнул он и зло сплюнул в снег. — Ишь чего удумал! Пра-а-авда…

Светлейший Римского и Российских государств князь и герцог Ижорский, генералиссимус, рейхсмаршал и над всеми войсками командующий, генерал-фельдмаршал, действительный тайный советник, генерал-губернатор Санкт-Петербургский, флота Всероссийского адмирал, подполковник Преображенский и полковник над тремя полками лейб-гвардии, орденов Святого апостола Андрея, Датского Слона, Польского Белого и Прусского Черного Орлов и святого Александра Невского кавалер Александр Данилыч Меншиков, сверкающий бриллиантами, золотом шитья, благоухающий и нарядный, насмешливо осмотрел членов Верховного Тайного Совета немигающими голубыми, чуть навыкате, глазами.

Канцлер Головкин, выпрямившись на стуле, подчеркнуто равнодушно глядел сквозь высокое окно туда, где холодный сентябрьский ветер с Балтики гнал по низкому небу сырые рваные тучи. Генерал-адмирал Апраксин, тучный и неопрятный, в сбившемся набок парике, сцепив на животе короткие пальцы, дремотно прикрыл глаза и лишь изредка сонно посматривал на Александра Данилыча. Князь Дмитрий Михайлович Голицын, сухой, желчный, размашисто чертил на бумаге вензеля, глаз не поднимал, чтобы не встретиться взглядом со светлейшим. Вице-канцлера барона Остермана, Елисаветы и государя не было. Но это не печаль, большая политика не для них, не они решают судьбы государства Российского.

Верховники сидели притихшие. Меншиков тоже редко бывал на заседаниях, и если уж пришел, то не к добру.

Светлейший князь усмехнулся.

— Господа! — властно и резко начал он. — Мы, члены Верховного Совета, призванные для соблюдения интересов государства и народа нашего, должны денно и нощно помнить об этом и токмо на благо отчизны должны направлять деяния наши…

«Сейчас про заветы Великого Петра краснобайствовать примется», — вздохнул про себя Головкин и покосился на Голицына. Тот понимающе поджал губы.

— Когда родина наша, — торжественно зазвеневшим голосом продолжал Меншиков, — гением Великого Преобразователя из невежества и дикости в число первейших европейских держав выведена была, мы, соратники Отца Отечества, дело его продолжили, к славе государство свое вели, ведем и вести будем. Для того токмо и живем, для того токмо взвалили на плечи свои непомерную тяжесть власти и ответственности перед народом нашим…

Он перевел дыхание, осмотрел присутствующих пристальным подозрительным взглядом. Члены Верховного Совета, придав лицам глубокомысленное выражение, согласно закивали головами. Апраксин пожевал губами, глянул пытливо на Александра Данилыча и закрыл глаза.

— Но зело трудное дело — создание государства, европейским державам подобного, — снова заговорил Меншиков. — Все иноземные страны хотели бы нас назад, к допетровской Московии, поворотить и к делам большой европейской политики не допускать. В великие войны в расходы ввели они державу нашу, и еще большие расходы понесть придется, дабы мощь свою увеличить, сильные армию и флот создав и тем самым завоеванное величие России сохранив. А посему! — Он повелительно хлопнул ладонью по столу. Верховники замерли. — Предлагаю издать указ о том, что подушная подать со всего подлого населения увеличивается на копейку.

Советники облегченно выдохнули, расслабили выжидательно напрягшиеся лица.

— Я знаю свой народ, — решительной скороговоркой закончил Меншиков и, сверкнув перстнями, побарабанил пальцами по столу. — Ради блага отечества он не токмо на копейку, но и на алтын увеличение подати с ликованием и радостью встретит. Написать сей указ и принесть мне, дабы я за государя руку приложил, — приказал Александр Данилыч через плечо кабинет-секретарю Василию Степанову.