Иван Машуков - Трудный переход

"Бежать!" — решил в конце концов про себя Волков. В бегстве он опять видел спасение. Разве один раз он уже не спас себя, убежав из Крутихи? В деревне его все знали. А он очутился в таких местах, где его никто не знал. Вот бы и теперь так сделать!

Генка начал копить хлеб на дорогу. Он собирал и припрятывал кусочки, опасаясь людей и не зная, с какой стороны нагрянет на него беда.

Вблизи делянки сибиряков проходила узкая лесная дорога, по которой трелёвщики возили брёвна. Тереха Парфёнов, идя на работу, нередко здесь задерживался. Стоя чуть в стороне, он смотрел на дорогу. Вот показалась впереди мохнатая, окутанная паром лошадиная голова. Сперва только и видно было, как мотается она под дугой, как ходят вверх-вниз уши. Потом уж различается грудь лошади, её напружиненные ноги. Оглобли саней совсем близко проходят у стволов деревьев, едва не задевая их; по дуге хлещут ветки. Трелёвщик, в шапке и ватнике, с вожжами в руках, покрикивает:

— Н-но! Эй! Н-но!

Тереха смотрел на коня, на трелёвщика. Вид упряжи, самый запах конского пота вызывал в нём близкие картины и воспоминания. Всё-таки добрых коней купил он у кочкинского мужика! Поглядеть бы, как его кони тянут плуг, как идут в запряжке. Ведь он их ещё не видел в работе. Купил и почти сразу же уехал сюда. Красавцы кони…

В леспромхозе, после того как Парфёнов сначала повздорил, а потом помирился с комсомольцами, он стал ещё старательнее. В полном восторге от сибиряка был Витя Вахрамеев.

— Мы ещё посоревнуемся. Верно, товарищ Парфёнов? — говорил комсомолец, обращаясь к Терехе.

Хмурый мужик отмалчивался. Казалось, чем успешнее шла у него здесь работа, тем мрачнее он становился. Про его бригаду написали в газету, о ней на собраниях говорят. Всё это хорошо. Но Терехе этого было мало. У него на всё находились свои дальние расчёты и соображения. В тайге повеяло весной. По всем приметам выходило, что зима скоро кончится. В полдень снег становился уже рыхлым, он тускло блестел, как стеарин. Лучи солнца делались всё прямее. А утрами лес одевался белым пушистым инеем и был воистину сказочен в этом своём убранстве. Иней осыпался с деревьев летучей пылью. Тереха Парфёнов рассчитывал, сколько ещё недель остаётся до начала весенней пахоты.

На лесной дороге показалась новая упряжка, которую вёл молоденький паренёк. Он был, как видно, из городских — в пальто, подпоясанном ремнём. Тереха пошевелился. Он ещё издали заметил, что лошадь в сани запряжена не по всем правилам. Тереха остановил молодого трелёвщика.

— Разве ж так запрягают? — заговорил он без всяких предисловий. — Что ж ты, в крестьянстве никогда не был? Посмотри сам, как оглобли-то перекосились. Ты же моментально собьёшь коню плечи. Эх, народ!

— А тебе какое дело? — удивился и обиделся паренёк.

— Да ведь животину жалко! — сказал Тереха.

— Нашёлся указчик! — проворчал паренёк.

— Ты у меня поговори! — заругался вдруг Тереха. — Распрягай лошадь!

Молоденький трелёвщик с изумлением уставился на бородатого мужика. Кто он такой на самом-то деле, что вздумал тут распоряжаться?

— Распрягай, распрягай! — повторил Тереха.

— Что у вас за спор? — послышался рядом чей-то голос.

Тереха и паренёк обернулись. На дороге стоял Трухин.

Степан Игнатьевич ежедневно обходил делянки на Штурмовом участке. В последнее время его сильно заботила трелёвка. Санная дорога с каждым днём портилась всё больше. А чтобы выполнить план, требовалось вывезти из леса на берег Имана ещё значительное количество древесины. Часть людей пришлось перевести с рубки на трелёвку на запасных леспромхозовских лошадях. Молоденький паренёк был, как видно, из этих новых и неопытных ещё трелёвщиков.

— Препоручают таким лошадей, — продолжал ругаться Тереха, как будто это не совершенно неизвестный ему паренёк был перед ним, а собственный сын. При этом присутствие начальника лесоучастка нисколько не смутило сибиряка.

Паренёк, обиженно пыхтя, начал перепрягать лошадь.

— Ну-ка, дай-ка, — не утерпел Тереха и быстро, привычными движениями поправил запряжку. — Поезжай теперь.

Сани заскрипели по дороге.

— Товарищ Парфёнов, — сказал Трухин, когда паренёк отъехал. — Может, ты на трелёвку перейдёшь? Поставим тебя бригадиром, дадим десять — пятнадцать трелёвщиков. Будешь следить, чтобы лошади и сбруя были в порядке. Сейчас по плохим дорогам в лесу много саней ломается, за этим тоже надо смотреть…

Говоря это, Трухин рассчитывал, что сибиряк, может быть, по окончании зимнего сезона останется в леспромхозе. Но Тереха думал о другом.