Михаил Соколов - Искры

Дементьевна всплеснула руками, забежала вперед.

— Пропали, — готовая заплакать, воскликнула она и стала собирать помидоры в фартук. Потом вдруг резко, повелительно сказала: — Поставьте мне сейчас же кадушку на место! Не то я такой морс сделаю об ваши головы, истинный господь!

Пробегавшие мимо ребята-дружинники шутили:

— Так их, Дементьевна, так!

— Ты смелей, смелей иди на них, мамаша! Это войско старинное, прямого натиска не выдержит.

— И я ж говорю: такое добро и по дороге раскидывать! — ободрилась Дементьевна и хотела отстранить от бочки деда Струкова, но он обозлился:

— Вот что я тебе скажу, кума: уйди ты с революционной дороги, язви те с твоими помидорами! Не доводи до греха, велю тебе, — повысил он голос и, взяв Дементьевну за руку, отвел ее в сторону. Потом вернулся и тихо сказал Ивану Гордеичу: — Давай шибчей, а то как вернется, опозорит нас перед всем рабочим войском и на самом деле побьет…

Вдруг грохнул разрыв снаряда. Комья снега и земли взлетели к небу и скрыли Дементьевну.

Иван Гордеич и дед Струков заторопились и быстро покатили бочку по дороге, точно и рады были, что Дементьевна отстала от них.

— Уби-ли-и! — раздался крик женщин.

Иван Гордеич бросил бочку, разогнул спину и увидел: на снегу, возле черной воронки, лежала и корчилась от боли Дементьевна.

Он подбежал к ней, и тело его затряслось от беззвучных рыданий.

Раздался новый взрыв снаряда, потом еще и еще, и поселок наполнился отчаянными криками, окутался дымом.

А Леон стоял на коленях рядом с Ольгой и дедом Струковым за первыми баррикадами. Недалеко от него перед баррикадой Рюмин прилаживал к своим бомбам провода от телефонного аппарата. Лицо его было бледно, сосредоточенно; казалось, он не обращал никакого внимания на разрывы снарядов, потому что делал все спокойно, не торопясь. Леон подумал: «Пропадет ведь», — и крикнул:

— Леонид! Немедленно за баррикаду!

Рюмин оглянулся и продолжал свое.

— Что он, смерти ищет, что ли? — спросила Ольга.

Рюмин наконец соединил провода, протянул их за баррикаду и тогда, опустившись на снег, сказал:

— Ну, теперь можно и отдохнуть… Товарищи, дайте закурить!

После артиллерийского обстрела казаки, рассыпавшись цепочкой, устремились на поселок. Человек двадцать, подняв сверкающие клинки, галопом мчались к баррикаде.

— Без моей команды не стрелять! — строго сказал Леон и посмотрел на бугорок снега, за которым притаился Щелоков.

Казаки стремительно приближались к поселку.

— Ра-а-а! — неслось со всех сторон угрожающим эхом.

Страшна казачья атака. Бешено скачущие кони, сверкающие клинки, все нарастающий шквал криков рождали такой страх, который добирался до самого сердца, и казалось: вот-вот кто-нибудь не выдержит, встанет и побежит. А тогда… Леон знал, что будет тогда, потому что он вырос среди казаков и не раз видел скачки и рубку чучел. Но дружинники лежали и ждали.

Вдруг один из казаков, скакавших к баррикаде, упал, и тогда лишь донесся гулкий выстрел Щелокова. Потом еще один казак свалился с седла, а вслед за ним упала и лошадь.

— Браво Щелокову! — крикнул дед Струков.

— Круши-и-и их! — донеслось от казаков, которые, объехав Щелокова, направили коней в улицу.

— Казаки, на кого идете? — поднявшись, крикнул Леон, — Мы боремся за свободу всего народа! Рубите своих офицеров! Да здравствует революция!

Казаки остановили лошадей. Один с рыжей окладистой бородой крикнул:

— Круши их! — Но его не послушали, и вся группа повернула обратно.

Дружинники ликующе закричали:

— Браво, станичники!

— Ура-а-а!

А когда казаки ускакали, дружинники подобрали раненых и понесли их в хату.

— Эх, голова! Спасибо скажи, что я плохо вижу, а то распрощался бы ты с белым светом. А за что? За что ты должен был голову свою класть? — говорил Щелоков одному из раненых — молодому казаку.

— Братцы, ить гонят же нас! В атаманцы зачислили, а какой я атаманец, как у моего батьки пара быков и конь? — кривясь от боли, отвечал казак, и на глазах его блестели слезы.

Щелоков виновато сказал:

— Ты извиняй, брат: война, сам понимаешь. А мы тебя вылечим, ей-богу, и ты еще батьке будешь помогать сеять хлеб. Женат?

— Женат, — ответил казак.

— Да-а… — неопределенно произнес Щелоков и вспомнил жену, детей…

Атака была отбита повсеместно, на всех улицах, и казаки-атаманцы ускакали в балку. И тогда вновь начался артиллерийский обстрел поселка из города. То там, то здесь поднимались на улицах, во дворах фонтаны земли и снега, разлетались щепки от хат и сараев, и поселок опять наполнился криками женщин и детей, и опять дым пожаров заволок улицы.