Михаил Соколов - Искры

— Но ведь мои-то стремления демократичны в самой своей основе! Неужели ты причисляешь меня к обманщикам народа, реакционерам, мешающим общественному прогрессу?

Чургин улыбнулся, мягко ответил:

— Нет, не причисляю. Но твои благородные намерения благодетельствовать мужика проникнуты реакционными утопиями Южакова — Кривенко. Думать, что средствами буржуазной филантропии можно улучшить жизнь бедных людей, — глупость, недостойная марксистски образованного человека. Судьбу народа можно изменить только одним способом: свергнуть самодержавие и изменить экономическую основу жизни общества.

— Очень верно сказано, — поддержал Чургина штейгер Соловьев. — Выходит, Михаил, что в южаковские гимназии и в твои больницы для мужиков верить никак нельзя. Вот почему я тебе и сказал в самом начале, что не верю в твою затею. Я тоже считаю, что до тех пор, пока существует у нас самодержавие, нечего и мечтать о серьезных социальных изменениях в жизни России.

— Ну, значит, я круглый идиот, раз ничего не понимаю и не вижу вокруг себя! — нервно и обиженно воскликнул доктор Симелов.

— Вот именно не видишь, — усмехнулся Чургин и, переставив на доске фигуру, закончил: — Мат!..

Симелов встал, подошел к круглому столу, накрытому зеленой скатертью, взял папиросу и зачиркал спичкой о коробок. Чургин тоже подошел к столу, взял папиросу. Прикуривая, негромко сказал:

— Напрасно ты сердишься, Михаил. Я ведь не оскорбил тебя, а честно высказал свое мнение. Ошибаешься ты, милый мой, пойми это!..

В кухне раздался стук в окно. Чургин подождал, пока он повторится, и обратился к доктору:

— Извини, Михаил, это я назначил свидание. Ты понимаешь, что больше…

— Пожалуйста, пожалуйста.

Чургин вышел на кухню и, открыв дверь, увидел Ивана Недайвоза.

— Рудник стоит, — тихо сообщил Иван. — Ребята подорвали и завалили воздушную, так что воздуха в шахте нет. А мы затопили коренной штрек второго горизонта. Из полиции всех выпустили под какие-то подписки, но на работу пока не приняли. У меня дома обыск полиция делала. Про меня спрашивали, должно хотели зацепить. Да так я им и дался!..

— Ну, спасибо, брат, — весело сказал Чургин и, взяв Недайвоза под руку, ввел его в кабинет доктора и представил — Иван Недайвоз. Был забияка уличный, становится настоящим шахтером.

Доктор и штейгер знали Недайвоза и, улыбаясь, подали ему руки. Недайвоз робко пожал их и подумал: «Гм… „становится настоящим…“ Так разве я не настоящий шахтер? Не пойму».

Чургин усадил его в кресло, сказал:

— Сиди и слушай, брат, и мотай на ус…

На следующий день Чургин получал деньги в конторе, потом подыскивал новую квартиру, переезжал и так был занят несколько дней, что даже ни с кем не встречался и как будто вовсе не интересовался шахтой. Так по крайней мере казалось следившему за ним агенту охранки. Но Чургин то посылал Варю с записками к штейгеру Соловьеву, к доктору Симелову, к Недайвозу, и там Варя узнавала, что надо было, то играл в бильярд и слушал, что говорят о шахте Шухова. И ему было известно все — и то, что подрядчики ходили по казармам, спаивали шахтеров и упрашивали их идти работать, и то, что сам Шухов вывешивцл объявления и приглашал шахтеров на работу, что он ругался с властями и требовал не вмешиваться в дело, потому что на-гора выдавалось угля в пять раз меньше обычного. Лишь когда все рассчитанные спустились в шахту, Чургин пошел на рудник Юма.

Первое время он работал в уступе и будто никого и ничего не замечал. Целыми днями рубал уголь, делал бурки, а когда пласт подрывали, крепил, помогал саночникам. Ни с кем он не разговаривал, но, когда появлялся, ему уступали место в клети, и все смотрели на него и о чем-то перешептывались. «Очевидно, старики рассказали обо мне», — думал Чургин, и грудь его наполнялась радостью. В этой безмолвной тяге к нему шахтеров, в сочувственных взглядах их он видел одобрение своей жизни и деятельности.

— Почему мне такой почет у вас? — спросил он как-то у Наливайко. — Даже неудобно, ей-богу.

— Не знаю, — ответил старик. — Должно, ребята все знают про тебя. Я строго-настрого наказывал про это не спрашивать, — хитрил он.

— А сдается мне, — это ты рассказал.

И Наливайко признался:

— Да оно, сынок, и рассказывать тут не об чем. Про тебя на всех шахтах разговор идет.

— Эх, старина, прибавили вы мне заботы теперь! — незлобиво попенял Чургин. Ему приятно было такое внимание со стороны шахтеров, но именно из-за этого он должен был вести себя вдвойне осторожно.