Николай Кочин - Девки

— Девки, — говорила она, — вспомянет пусть каждая из вас, как над нами тешились, кому не лень, и водили нас за околицу силком, и надсмехались над нами, и рвали нам подолы по пьянке, и завлекали нас в обман обещаниями жениться.

Не у каждой понятие есть, куда ей кой-кто голову клонит. Не каждая новой жисти верит и судьбе своей надрубает корень. Не каждая... Но время новое — пришло нам исцеление от бед...

Непривычное волнение сдавило ей горло, слова последние едва вылетели изо рта у нее.

В это время вошел в избу Санька.

— Что тут за спектакли? — сказал он. — За доктором услали? Нет еще? Вот оно всегда так, без присмотру-то...

Слышались голоса в толпе:

— Артель Канашева это одна только афера — богатство свое советской вывеской прикрыть. Дружков завел в самом рике. Дружки эти у него взнузданы были и расплодили мерзость в округе, банды и всякую ералашь. Надо думать, утрата нашего Анныча и Федора как-нибудь связана в один узел с канашевским этим проклятым дельцем.

Санька отошел от окна, занавесил его, чтобы люди в избу не заглядывали, и сказал:

— Ну, дела, никто даже и не думал, что так могут враз обернуться. Ведь Бобонин с Ванькой недаром отсюда дали деру. Паша все еще не очнулась?

Тут он увидел, что Парунька открыла глаза.

— Про что люди говорят? — спросила она. — Такой гам, такое беспокойство...

— Спи. История раскрутилась. Канашева сцапали, а сынок да Бобонин — улепетнули. История, в общем, раскрутилась... Село вздохнет свободнее.

Парунька подняла голову. В глазах проблески внутренней тревоги.

— История села только что начинается, Саня. Пока мы здесь понаделали более громкого, чем важного,— сказала Парунька и уронила голову на подушку. — Страна родная... Мгла... Ухабы... Конца краю нет...

Она бредила.

Страна родная! Первый воздух, которым мы начинаем дышать, воздух нив твоих, лесов твоих, рек твоих. Жизнь без тебя, что луг без зелени, долина без куста, лес без тени, птица без перьев, небо без света. Любовь к тебе, Россия, не знает ступеней: кто не все для тебя делает, тот не делает ничего, кто тебе не все отдает, тот во всем тебе отказывает.

Шевро — сорт мягкой хромовой козьей кожи.

Шимми — бальный танец американского происхождения, популярный в 1920-х гг.; разновидность фокстрота.

Белотелец — прозвище, данное ярославцам, которые «пуд мыла извели, а родимого пятнышка с сестры не смыли».

Мужик-серяк (иноск.) — простой, грубый (лапотник).

Красный лес — хвойный, преимущественно сосновый лес.

Потребилка — в толковом словаре Ушакова 1935 г.: магазин потребительского общества, кооперативная лавка.

Бекеша — мужское пальто на меху со сборками в талии.

Закрой — выемка, делаемая на ребрах или краях досок; фальц.

Полати — лежанка, устроенная между стеной избы и русской печью; деревянные настилы, сооружаемые под потолком.

Запон — передник, фартук.

Покор — здесь упрек; позор.

Зыбка — колыбель, люлька.

Фукнуть — дунуть; дунув, погасить.

Просвирня — женщина, занимавшаяся выпечкой просвир.

Поперечник — ремень, перекинутый через седелку и подтягивающий оглобли.

Драчена — запеканка из муки, яиц и молока.

Казинет — старинная плотная бумажная или полушерстяная ткань для верхней одежды.

Cак — широкое женское пальто.

Японка — покрой рукава женского платья, напоминающий японское кимоно; блузка или платье с таким рукавом.

Канифас — легкая плотная хлопчатобумажная ткань с рельефным тканым рисунком.

Фай — шелковая ткань с поперечными рубчиками.

Матица — балка, поддерживающая потолок.

Казачка — приталенная насборенная кофта с длинными рукавами.

Сряда — праздничная одежда.

Кубовый — ярко-синий, густосиний, цвета индиго.

Влопаться — попасть по неосторожности, неожиданно во что-либо; влюбиться.

Проминка — прогулка для разминки.

Кулугур — раскольник, старовер.

Начетчик — старообрядческий богослов, читавший старопечатные книги и обладавший нравственным авторитетом.